Спать ложился вместе с женой, лежал тихонько, но сна не было. Вставал, стараясь не шуметь, одевался и уходил на улицу, бродил по микрорайону или тупо сидел на скамейке. Возвращался часам к четырем, и только тогда удавалось заснуть, тяжело, с путаными горькими сновидениями. Света знала, что он уходит. Уходит каждую ночь. Не сердилась, не скандалила, только вздыхала и гладила по плечу или спине.
– Пойди к врачу, – говорила она, – то, что с тобой происходит, – это химия, с ней невозможно справиться усилием воли. Это болезнь, а не слабость. Тебе нужно лечение.
Олег молча отворачивался, ничего не отвечал. Хватит с него таблеток. И без них тошно. Он даже перестал хотеть, чтобы ему стало лучше. Он вообще ничего больше не хотел.
Сегодня он, как и всегда, сидел на скамейке в соседнем дворе. Тишина не была полной, рядом трасса, Третье кольцо, машины проезжают круглосуточно, и на шорох за спиной Олег внимания не обратил. Почувствовал прикосновение грубоватой ткани к шее и челюсти и почему-то мгновенно понял, что сейчас умрет. «Вот и хорошо, – успела промелькнуть последняя мысль. – Вот и слава богу. Наконец-то».
Зарубин
Самыми противными казались последние два дня, вчера и позавчера. И когда накануне Ромка Дзюба вернулся из Следственного комитета после свидания с Барибаном и сказал, что «барин вполне доволен и уверен в правильном решении судьи», Сергей Кузьмич смотрел в завтрашний день даже с некоторым оптимизмом: хуже уже не будет, потому что некуда. Но завтрашний день как-то незаметно превратился в сегодняшний и надежд не оправдал. В шесть утра Зарубина телефонным звонком выдернули на труп.
Еще один. С запиской, оповещающей о третьей попытке. Злой и взвинченный, полковник первым делом позвонил Дзюбе, потом наспех побрился, выхватил из холодильника первое, что подвернулось под руку, и сунул в рот, не особо вникая, что это вообще было.
На месте происшествия уже работала дежурная группа; следователь, грузная женщина с симпатичным лицом, под диктовку судмедэксперта писала осмотр трупа. Увидев Зарубина, кивнула ему и сказала:
– Барибану уже сообщили, едет.
Сергей с ужасом подумал, что вся работа, сделанная «под арест Очеретина», пошла псу под хвост: третье убийство совершено, когда Матвей находился под стражей. Судья об этом вряд ли узнает, если его специально не поставить в известность. Ну, в крайнем случае, можно списать на подражателя. У серийных убийц всегда появляются подражатели, если не принять меры к удержанию информации. Но меры-то они приняли, так откуда подражателю взяться? Еще хорошо работает версия сообщника, который совершает новое, уже ненужное, преступление, чтобы поставить под сомнение причастность арестованного напарника, у которого на последний эпизод самое железное алиби из всех возможных.
Барибан появился минут через десять после Зарубина, хмурый и помятый. Сразу отозвал Сергея в сторонку.
– Трясешься? – процедил он сквозь зубы. – Не трясись. Все будет, как надо. Очеретина закроем и подержим, пока вы там свое дерьмо не разгребете. Не тебе одному указания сверху поступают, все под богом ходим. Где твои орлы? В теплых гнездах орлиц обихаживают?
– Дзюба сейчас будет.
– Один? А остальные?
– Пока одного хватит, здесь и дежурных выше крыши, участкового подогнали. Нечего толпу создавать.
– Тоже верно. Личность установили?
– Да, Олег Литвинович, жил в доме неподалеку. Жена, двое малолетних детей. И ДТП в анамнезе. С женой сейчас опера разговаривают.
Николай Остапович недовольно фыркнул.
– Поймаете мне этого народного мстителя – я лично ему ноги-руки поотрываю. Ладно, работай, пойду с коллегой разберусь.
Как только приехал Роман, Зарубин сразу спросил:
– Как думаешь, Литвинович – наш?
Дзюба покопался в телефоне, открывая одну за другой ссылки, полученные накануне от Каменской. Сергей молча ждал. У него ведь тоже были эти ссылки, и он уже успел все просмотреть. Но там только инициалы, и он боялся ошибиться. Хотя где там ошибаться? Все совпадает. Но для уверенности лучше получить другой взгляд.
– Есть некий Олег Л., потерпевшая – Даша В., восьми лет. Подходит?
Даша В. Даша Винникова. Именно это имя назвала жена убитого.
На Петровку Зарубин вернулся через три часа вместе с Дзюбой.
Сташис
Он ошибся. Проще говоря – облажался. Накануне вечером с такой уверенностью говорил Вите Вишнякову, что если будет еще одно убийство, то не сразу, у них есть время, – и нате вам, пожалуйста. Ромка позвонил ему около восьми утра, пока работал на месте обнаружения трупа. Способ убийства, на первый взгляд, тот же, точнее скажут после вскрытия. Жертва – Олег Литвинович – из числа тех, кто фигурирует в статьях Стекловой и ее соавторов. Матвей Очеретин в камере. Получается, или парнишка вообще не причастен, или у него есть сообщник. Если есть сообщник, значит, все-таки группа, а это плохо для всех, но в первую очередь – для Кузьмича и для генерала. Кузьмич впрямую ничего не говорил, но ясно и недвусмысленно дал понять, что Большого кто-то крепко взял за жабры и требует выявить группу, отвести от уголовной ответственности и передать под чужое крыло. Снять Константина Георгиевича с этого крючка можно только одним способом: доказать, что никакой группы нет и не было, а действовал идейный псих-одиночка, которому голоса навеяли мифический образ Учителя.
Когда Антон приехал на Петровку, Зарубина и Дзюбы еще не было. Открыв дверь своего кабинета, он увидел спящего на стульях Виктора, трогательно подложившего обе ладони под щеку. Неужели не уходил домой?
Сташис тихонько потряс его за плечо.
– Витя, – негромко позвал он, – просыпайся.
Лейтенант сначала испуганно вскочил, потом открыл глаза. Куртка, которой он накрывался, свалилась на пол, один из стульев от резкого движения отъехал в сторону, и Виктор с трудом удержал равновесие, нелепо размахивая руками.
– Антон… – пробормотал он неуверенно.
Потом проморгался, и взгляд стал осмысленным.
– Антон, я ее нашел, – заявил Вишняков без предисловий.
– Это хорошая новость, – улыбнулся Сташис. – А у меня, уж извини, плохая. У нас новый труп. Как видишь, я ошибся. А тебе наука: отстаивай свою точку зрения, невзирая на авторитеты и звания. У старших, конечно, больше знаний и опыта, но кто больше знает, тот чаще ошибается.
– Это как?
– Очень просто. Когда много знаешь, в какой-то момент появляется уверенность, что уже знаешь вообще все. Уверенность эта ложная, неправильная; если идти у нее на поводу, то будешь ошибаться все чаще и чаще, ибо всего знать никому не дано. А когда человек понимает, что знает пока еще мало, он и не берется судить о том, чего не знает. Соответственно, и ошибается меньше. Вот Колумб, например, был абсолютно уверен, что знает географию лучше всех в мире, и его до самой смерти так никто и не смог убедить, что он доплыл не до Индии, а до совершенно другого места.
