– Никто, – быстро и решительно ответила Гесс. – Я никому ее не показывала. О ней никто не знает. Я даже Стекловой про тетрадь не говорила. Просто сказала ей, что все знаю, назвала фамилии и попросила нигде не упоминать эту историю. Игорь умер у меня на руках. Как только я поняла, что… – она сглотнула, – что всё кончено, я вызвала «Скорую», чтобы констатировали смерть, и сразу забрала тетрадь. Я знала, где она лежит, Игорь мне заранее показал.
– А сам Игорь Андреевич? Мог он кому-то показывать ее, давать почитать, пока был жив?
– Не думаю. Весь смысл состоял в том, чтобы при его жизни никто ни о чем не узнал. Он не хотел уходить с клеймом преступника, уголовника. Но ему было все равно, что будет после… после того, как он уйдет. А мне – нет.
– Значит, после его смерти тетрадь всегда была только у вас?
– Да.
– И дома, и на работе, и на тренировках, на встречах с подругами?
– Всегда, – твердо, ни секунды не колеблясь, сказала Инга. – Я носила ее в рюкзаке или в сумке, нигде не оставляла.
– Может быть, кто-то из ваших домашних? Мама, сестра, муж сестры?
– Господи, а им-то зачем?! Их интересовало только одно: сколько денег я принесла. Если они и рылись в моей сумке, то только для того, чтобы понять, сколько у меня в кошельке и сколько можно еще выклянчить.
Теперь в голосе Инги звучала не то горечь, не то презрение.
– А Артем Шубин?
Это была опасная точка разговора. Антон подбирался к ней долго, осторожно, на протяжении вот уже без малого двух часов.
На лице Инги отразилось искреннее удивление, сцепленные в замок руки разжались, сдвинутые колени едва заметно разошлись. «Она не закрылась от вопроса, – отметил про себя Сташис. – Для нее такой поворот действительно неожиданность».
– Артем? – задумчиво проговорила она, потом покачала головой. – Нет, нет.
Подумала немного и снова повторила, уже твердо и уверенно:
– Нет. Исключено.
– Почему?
– Он никогда не трогает мои вещи. Даже если я прошу взять что-нибудь из моей сумки, он ее не открывает, просто приносит сумку мне, чтобы я сама открыла и достала.
Ну… Могло бы выглядеть убедительно, если не знать, что господин Шубин ловко обманывает Ингу. А возможно, и не только ее одну. Любопытно, знает ли Анна Москвина о том, что с Артемом живет другая девушка? Или он наплел ей разных баек про больных родителей, из-за которых не может приводить любовницу к себе домой и не может остаться у нее на ночь? Хотя вполне возможно, что романтическая составляющая осталась в прошлом, и теперь Москвина просто работает за деньги.
Сейчас главное – не спугнуть. За Шубиным пустят «наружку», и неуловимую Анну Эдуардовну быстро найдут, это не вопрос. Но Сташис понимал, что уже напортачил. Непростительно и грубо. Как только они выйдут за дверь, Инга немедленно свяжется с Шубиным и расскажет ему про визит следователя и оперативника, после чего никакая «наружка» их не спасет. Шубин даст знак Москвиной залечь на дно и перестанет на какое-то время с ней контактировать, вот и все. Конечно, Кузьмич службу знает, он подал заявку на наружное наблюдение сразу же, как только Хомич позвонил ему из Твери, в этом можно не сомневаться. С того момента прошло уже… Сколько? Часа три примерно, чуть больше. Успел Артем за это время встретиться с Москвиной? Необязательно. Зачем им встречаться? Он, между прочим, работает, а не баклуши бьет, с глаз Фадеева просто так не скроешься, личный помощник нужен почти постоянно. Вот именно, почти. «Окна» в течение рабочего дня всегда бывают. Шубин еще не знает, что им интересуются, и не узнает до тех пор, пока Инга ему не скажет. Значит, нужно потянуть время, не оставлять ее одну как можно дольше. «Я ошибся, – удрученно подумал Антон. – Я не предусмотрел такой элементарной вещи, не подумал, что своими поспешными действиями могу помешать поимке Москвиной. Как я мог так лопухнуться? Барибан велел ехать – и я, как послушная овца, поперся сюда. Мозги включить забыл. Столько лет в розыске – и так проколоться! О чем только я думал? Ладно, нечего жалобно блеять, надо исправлять, если еще можно что-то исправить».
Старательная отличница Мила Щурова заполнила протокол добровольной выдачи красивым четким почерком и протянула Инге.
– Прочтите внимательно, – попросил Антон. – Очень внимательно, не спешите. Если что-то непонятно – спрашивайте, Людмила Евгеньевна все подробно объяснит.
Хотя что там можно не понять-то? Весь документ меньше страницы.
Пока Инга читала, Антон достал телефон, проверил сообщения. От Кузьмича – ничего. Значит, контакт до сих пор не зафиксирован. Это плохо. Придется тянуть резину и писать протокол допроса. Медленно. Тщательно. И срочно придумать что-то на тот случай, если Шубин позвонит Инге.
– Скажите, Инга, Артем в курсе вашего отношения к Игорю Андреевичу?
Инга залилась краской.
– Он знает, что я езжу на могилу Игоря, – ответила она неуверенно.
– И знает, почему? – настойчиво давил Сташис.
Она помотала головой.
– Я сказала, что Игорь умирал в полном одиночестве и мне его очень жалко, он был хорошим человеком.
– То есть о ваших истинных чувствах Шубин не догадывается?
– Нет… я надеюсь, что нет.
– Тогда пусть и дальше не знает, вы согласны? Не говорите ему о нашем визите, о нашем разговоре, о тетради.
Инга вскинула на него удивленные глаза.
– Разве вы сами ему не скажете?
– А зачем? – ответил Антон вопросом на вопрос. – История с тетрадью и списком не имеет к Шубину никакого отношения. Или я ошибаюсь?
– Не ошибаетесь. Конечно, не имеет, Артем тут совершенно ни при чем.
В ее голосе зазвучало облегчение. «Ну вот, – подумал Сташис, – хоть что-то получилось, не одни сплошные косяки».
– Ваши чувства – это ваше личное дело, и мы не имеем никакого права вмешиваться, – продолжал он. – Пусть у вас с Шубиным все идет, как прежде.
– Спасибо вам, – пробормотала Инга.
– Нам нужно еще запротоколировать ваши показания насчет Стекловой. В котором часу Артем обещал сегодня быть дома? Не хотелось бы вас подводить, поэтому нам нужно все закончить до его прихода.
– Он говорил, что постарается прийти не позже десяти, Виталий Аркадьевич дал ему какие-то поручения, связанные с разъездами, но из-за пробок трудно точно рассчитать время…
– Не беспокойтесь, мы уйдем гораздо раньше, – с улыбкой пообещал ей Сташис. – Артем ничего и не узнает, если вы сами ему не скажете.
Зарубин
Генерала Большакова опять дернули на Житную, и Сергей Кузьмич нервничал. Решать вопросы с заместителем начальника МУРа ему не хотелось категорически. То есть в теории – да, и это было бы правильным, но одно дело теория, и совсем другое дело конкретные обстоятельства. До тех пор, пока Константин Георгиевич не примет решения, куда отдавать группу, «в хорошие руки» или под суд, никаких лишних телодвижений совершать нельзя.
