Дверь ванной оказалась ледяной на ощупь, но он постучал. Он постучал еще раз. Теперь песня звучала совершенно отчетливо – одна из его любимых. «Слезы клоуна».
– Папа?
Но пусть мое радостное восхищение…
Рики постучал громче, чтобы его услышали, несмотря на музыку.
Не создаст у тебя превратное впечатление…
Как бы сильно он ни стучал в дверь, из-за нее не доносилось ни звука. Рики колотил по ней кулаками, кричал и плакал так сильно, что сорвал голос. Там его отец. Почему он его не слышит? Разве он не хочет снова увидеть сына?
Его охватила паника, но тут музыка внезапно замолкла.
– Что случилось, сын? Почему ты устроил весь этот тарарам?
Рики обернулся и увидел в конце коридора Бутча. Его огромное массивное тело заполняло собой весь проход, но с ним тоже что-то было не так. Он стоял спиной к Рики, но наклонился в его сторону, а его шея и голова были вывернуты совершенно невозможным образом, так, что Рики видел его лицо. Оно было бледным. Болезненным. И на нем застыла такая же широкая улыбка, что и на лице матери.
– Что это за шум? – Он уже шел к Рики, приближаясь очень быстро, делая невероятно большие шаги на цыпочках, и походка его была неестественно быстрой и торопливой, как у комара-долгоножки. – Что за грохот?
Рики попятился и съежился, прижавшись спиной к двери ванной комнаты. О боже, бежать было некуда – нигде не было ни дверей, которые он мог бы открыть, ни комнат, в которых можно было бы спрятаться. Он не мог отвести глаз от этой жуткой ухмылки – от ухмылки, которая не шевелилась, которая приближалась и приближалась, пока Бутч не навис над ним.
– Разве ты не знаешь, что он умер? Разве ты не знаешь, что он умер, УМЕР, УМЕР? СКОНЧАЛСЯ.
Рики со стоном рухнул на пол. Реальность с не меньшей силой ударила его наотмашь. Это было очередное видéние. Сон. Грудь стискивала боль, и он разбил себе подбородок. Он перекатился на спину, прижимая пальцы к груди и судорожно глотая воздух, ожидая, пока сотрутся остатки сна. Холодный пол был единственным, что связывало его с реальностью, – на него можно было положиться. Даже его собственному телу – дрожащему и слабому – невозможно было доверять.
Почему видения, которые его тут посещают, кажутся настолько реальными? И еще ему отчаянно хотелось знать, когда они прекратятся.
Глава 26
– Я отсюда выбираюсь. Мне больше ничего не остается. Здесь все так странно, все… И еще Пэтти.
Рики завершил это заявление приглушенным ворчанием, с которым выдернул из клумбы очередной пучок сорняков. Изоляция закончилась. Их отправили в сад – работать под строгим присмотром медсестер, что теперь воспринималось как подарок. Они с Кэй пропалывали клумбу, сидя на корточках. В нескольких ярдах от них другие пациенты старательно подстригали кусты и сажали цветы. Даже в этот теплый день небо было затянуто дымкой, и такой же странный туман, зацепившись за живую изгородь, окружал сад. Это наводило на мысли о колдовском заклятии, наложенном на это место с тем, чтобы никто не смог отсюда выбраться.
– Трудовой час, наверное, самое лучшее для этого время, вот как, например, сейчас. – Рики понимал, что несет чепуху, но это было лучше, чем молчать. – Может быть, мы сможем убедить кого-нибудь нам помочь. Отвлечь внимание охраны на себя, что-то в этом роде… Мы могли бы перемахнуть через ограду, а потом держаться подальше от главной дороги. Это будет нелегко, но мы должны попытаться. Я не допущу, чтобы с нами поступили так, как с Пэтти.
Энджела, которая обычно не отходила от Пэтти, работала в одиночку. Пэтти была всего в нескольких ярдах от нее, покорно ухаживая за растениями. Теперь она вела себя тихо и уже не распевала во весь голос.
Кэй опустилась на пятки, вытирая лоб. Кусочек земли остался на ее лице, смешиваясь с пóтом.
– Ты же знаешь, что это невозможно. Ты видел, что они с ней сделали. Тебе в самом деле хочется после этого поднимать шум? Они нас просто поймают, и что тогда?
– Я знаю, Кэй, знаю, но именно поэтому мы и должны сбежать. – Рики бросил горсть одуванчиков в пластиковое ведро и досадливо отмахнулся от мухи. – Поскольку я уже не боюсь, что меня примут за психа, я расскажу тебе, что вчера вечером у меня было видение о моей семье. Мой дом разваливался, а мама и отчим были похожи на монстров. Они так жутко улыбались. – Его передернуло от одного воспоминания. – Я думаю, это был знак.
– Совсем как в «Очистке графства», – заметила Кэй.
– В чем чего?
Рики понятия не имел, какое преступление могло заставить кого-то закатить глаза так сильно, как это только что сделала Кэй.
– Да ладно, ты что, не читаешь? Толкиен? «Властелин колец»?
Он покраснел, глядя на зажатые в кулаке сорняки.
– «Тайгер Бит»
[4] считается?
– Разумеется нет. – Но Кэй улыбнулась и, наклонясь, слегка толкнула его плечом. – В общем, это из книги. Там были хоббиты, такие маленькие человечки, которые отправились в далекое путешествие. В какой-то момент главного хоббита посетило видение, что их родной город сгорел, и когда в конце они возвращаются домой, оказывается, что все и в самом деле сгорело к чертям собачьим. Я упрощаю, но это в любом случае аллегория.
– Что?
По крайней мере, на этот раз она не стала закатывать глаза.
– Суть в том, что ты все равно не сможешь вернуться домой. Никогда. Дома хоббитов подстерегала опасность, и тебя она там тоже подстерегает. Даже если ты перелезешь через забор, когда об этом узнают твои родители, они просто привезут тебя обратно, ведь так?
– Так, – признал он и глубоко вздохнул, понурившись. – Вероятно, так и будет. Не думаю, что для Бутча я когда-нибудь стану достаточно нормальным. Да, если честно, и для мамы тоже.
– Что ж, это означает, что нам нужен план получше, – прошептала Кэй. – И когда мы отсюда выберемся, мы не пойдем домой. Мы отправимся в какое-нибудь другое место.
Мысль о том, что придется отказаться от чьей-либо помощи, пугала, но она была права. Кроме того, в следующем году Рики должно было исполниться восемнадцать. Его оценки никогда не были на высоте, и он и раньше сомневался в том, что станет поступать в колледж. Ему хотелось бы отправиться в Нью-Йорк и увидеть Вест-Виллидж
[5], о котором рассказывали друзья в Викторвуде.
– Ты думаешь, мы в самом деле справимся в одиночку?
– Я не знаю, но попытаться надо.
Рики кивнул. Это звучало мудро. По-взрослому.
