– О, уверяю вас, я справлюсь с чем угодно. Я родился в семье тюремщиков.
Пожалуй, это было преувеличением.
Она шагнула было к двери, но остановилась и нахмурилась, качая головой.
– Боюсь, что до сих пор жизнь была к вам несправедлива.
А вот это было сказано очень мягко.
– Боюсь, что она несправедлива ко всем.
– Я скоро к вам еще загляну, – произнесла она, направляясь к двери.
Ему показалось, что она отвернулась слишком поспешно, – возможно, чтобы скрыть румянец, переползающий со щек на шею.
Он остался настолько доволен собой, что почувствовал себя намного лучше, но тут тишину пронзил уже знакомый ему детский крик. Дверь со стуком захлопнулась, раздался щелчок запираемого замка, и улыбка сползла с лица Рики. Это не был вопль человека, утратившего рассудок. Это был крик боли.
Глава 4
Завтрак был в семь. Ланч – в полдень. Предсказуемо. В полном соответствии со строгими больничными правилами. Когда Рики поинтересовался у остролицей медсестры, сопровождавшей его на ланч, какое ожидается меню, она покачала головой и невесело усмехнулась.
– Суп и хлеб, мистер Десмонд, суп и хлеб. Вы все узнаете.
Она не была такой доброжелательной и не краснела так легко, как сестра Эш.
Завтрак состоял из полужидкой овсяной каши и омлета (не совсем омлета, да и сделанного, как он подозревал, не из настоящих яиц, а из яичного порошка). Подавиться чем-то из этого было совершенно нереально. Вероятно, теми же соображениями объяснялись и суп с хлебом.
Он ел молча, внимательно разглядывая кафетерий, представлявший собой просторное помещение, которое служило самым разным целям. От кухни его отделяла большая дверь в конце коридора, а от главного вестибюля клиники – арочный проем, который в случае необходимости можно было закрыть и запереть на ключ. Его окружала белизна. Все было ослепительно-белым и чистым. Тут было настолько чисто, что даже есть можно было прямо с пола, – к счастью, к этому его принуждать не стали.
До него как будто издалека доносился стук барабанившего по стенам клиники дождя – напоминание о том, что жизнь снаружи продолжается, несмотря на то, что его собственное существование поставили на паузу, заперев внутри Бруклина.
Стекавший с его ложки суп был цвета разбавленной крови.
Когда-то он, вероятно, представлял собой концентрат овощного супа, но затем его разбавили и восстановили, превратив в тепловатую жижу томатного цвета, в которой изредка попадались кусочки сельдерея. Отложив ложку, Рики наблюдал за тем, как в комнату заходят еще пациенты. Их приводили по очереди. Места за его столом уже не было, и теперь постепенно заполнялась скамья непосредственно позади него.
Со стороны это напоминало группировки старшеклассников, только эти люди не сбивались в компании по интересам. Они даже не разговаривали друг с другом.
Пациенты ели быстро, как будто делали это в последний раз, и Рики поспешил прикончить свой суп, предположив, что они знают что-то, пока неизвестное ему. Медсестры с одинаково бесстрастным видом стояли у противоположных концов длинных белых столов, но их глаза беспрестанно обшаривали комнату.
За столом впереди него сидели бок о бок пожилая женщина и коротко стриженная девушка, которой, похоже, все время хотелось обернуться, – возможно, чтобы привлечь его внимание. Но всякий раз, начиная поворачиваться, она косилась на медсестер, и это ее останавливало.
Рики выскреб из миски остатки супа и сунул в рот половину черствой булки. Медсестры пошли вдоль скамьи у них за спиной, хлопая каждого пациента по плечу, что служило командой покинуть столовую. Крупный широкоплечий детина, сидевший через несколько человек от Рики, на секунду замешкался, доедая суп.
– Дэннис!
Она хлопнула в ладоши, и на глазах у изумленного Рики гигант вскочил со скамьи, понурив голову, как ребенок, которого застали на краже конфет из банки. Что бы ни делали эти сестры, чтобы принудить своих пациентов к повиновению, это, очевидно, работало.
* * *
Как только дождь прекратился, их вывели на «трудовой час».
Рики стоял на траве и смотрел в серое небо, проигрывая в голове свои диски. Отис, Стиви, Смоки… Пластинки, которые он мог слушать, только когда оставался один. Родители ненавидели его музыкальные пристрастия, особенно Бутч.
Рики скривился, когда во дворе появилась сестра Эш с корзиной, полной рабочих перчаток. Как всегда.
Обычно домашние обязанности взваливались на его плечи, когда Бутч возвращался с работы раньше обычного и заставал пасынка за прослушиванием последнего альбома Стиви Робинсона, который он врубал на полную мощность. Да еще на стереосистеме самого Бутча. «Я не потерплю этого адского шума у себя в доме. Возвращаясь домой, человек имеет право на тишину и покой». – «Ой, Бутч, я не уверен, что маме понравится, что в этом доме звучат подобные выражения…» – «Вон, Керрик. Сию же секунду!..»
Сестра Эш не стала на него орать, вручая рабочие перчатки. Она была такой же аккуратной и опрятной, как и остальные медсестры, но Рики заметил, что волосы у нее под шапочкой не заколоты, не скручены и не стянуты в тугой узел. Они были распущены.
– И что мне с ними делать? – кисло поинтересовался он.
– Я полагаю, их необходимо надеть на руки, – столь же сухо откликнулась она.
Он усмехнулся:
– Это я понял, но…
Он кивнул на остальных пациентов, которые расхватали перчатки и немедленно разбрелись по заранее отведенным участкам, чтобы приступить к работе.
– Каждый день после ланча пациенты работают в саду под наблюдением санитаров и сестер. Разумеется, мы не можем позволить вам пользоваться чем-то острым, но главврач Кроуфорд считает, что подобная физическая нагрузка очень полезна. Почему бы вам не составить компанию Кэй? Она будет обрывать засохшие цветки азалии.
– Супер! – пробормотал он и поспешил добавить, прежде чем сестра Эш перейдет к следующему пациенту: – Послушайте, как вы думаете… Вы не могли бы замолвить за меня словечко перед вашим главврачом? Мне просто необходимо поговорить с мамой. Всего один телефонный звонок, больше я ни о чем не прошу.
Вместо того чтобы немедленно отвергнуть его просьбу, она подала перчатки другому пациенту.
Едва Рики успел смириться с тем, что его проигнорировали, как медсестра спросила:
– У вас что-то случилось?
Рики расхохотался так громко, что все, кто находился во дворе, вздрогнули. Теперь все смотрели на него, и он смущенно откашлялся, опустив голову в надежде снова стать незаметным и неинтересным.
– Мне здесь не место, – тихо произнес он. – Посмотрите на меня. Разве вы этого не видите? Я не… такой, как все эти люди. Не псих.
