Помперипосса (альтер эго автора, Линдгрен) сочиняла книги для детей. С точки зрения правительства, она была «владельцем малого бизнеса» и обязана была выплачивать «социальные отчисления работодателя». Но Помперипосса не понимала последствий, пока на них не указал ее друг:
— Знаешь ли ты, что предельная налоговая ставка на твои доходы в этом году составит 102 %?
— Что за чушь, — сказала Помперипосса. — Не бывает так много процентов.
Ибо она была не особенно знакома с Высшей Математикой.
Эта ситуация породила из ряда вон выходящий сценарий. Помперипосса была вынуждена выплачивать правительству каждый заработанный доллар целиком… плюс добавочные два цента. Как будто бы ожил старый кошмар перескока на новую ступень налоговой шкалы: чем выше заработок, тем хуже финансовое положение. Только вместо прыжка на новый утес, после которого все снова идет по накатанной, Помперипосса шагнула в зазеркалье и оказалась перед бесконечным спуском вниз. Чем больше книг она продавала, тем больше нищала.
— Во всех углах и закоулках пристроились эти жуткие детишки, они заполонили мир… Сколько денег принесет мне их катастрофическая тяга к чтению? — …Огромные жирные чеки нападали на нее, когда она меньше всего этого ожидала.
Из первых $150 000 заработка ей досталось $42 000. Но дальнейший доход не сулил ничего, кроме горя. Дополнительный заработок не просто испарялся; он уносил с собой часть ее сбережений. Заработав очередные $100 000, она целиком отдавала их в казну и уплачивала еще $2000.
В худшем случае, подумала Помперипосса, она заработает $2 млн. Если это случится, она останется с жалкими $5000. Помперипосса не могла в это поверить.
Она сказала себе:
— Милая моя старушка… Есть же десятичные разряды и всякое такое, наверняка ты где-то обсчиталась, тебе должно остаться 50 000.
Она проделала выкладки заново, но результат не изменился ни на йоту… Тогда она поняла, что сочинительство порочно и постыдно, если наказание за эту деятельность столь сурово.
История заканчивается тем, что все сбережения Помперипоссы ушли на выплату налогов, обеспечивающих всеобщее благоденствие. Заключительная фраза: «И она больше никогда-никогда не сочиняла книг».
Цифры в этой истории взяты непосредственно из жизни Линдгрен, и на их фоне самая высокая налоговая ставка в Швеции на сегодняшний день — всего-навсего 67 % — выглядит старомодно, как маслобойка.
«Помперипосса в Монисмании» всколыхнула Швецию, вызвав ожесточенные дебаты, которые помогли противникам социал-демократической партии нанести ей первое поражение на выборах за 40 лет
[241]. Линдгрен, долгие годы поддерживающая социал-демократов, продолжала голосовать за них, несмотря на свои обиды.
Однако вернемся в США. Хотя аргументам в споре о подоходном налоге уже сто лет в обед, они такие же кипучие (и желчные), как всегда.
Мои ученики в своих проектах отразили практически все грани этой дискуссии. Некоторые повышали налоговые ставки ради перераспределения доходов или понижали ради экономического роста. Один ученик, в равной степени умный и ершистый, разработал регрессивную налоговую шкалу, где более высокие доходы облагались меньшим налогом
[242]. Он утверждал, что бедные нуждаются в «стимуле», чтобы зарабатывать деньги. Возможно, он искренне так полагал, возможно, высмеивал политику республиканцев, возможно, просто троллил меня. (Он получил оценку «отлично».) Другие ученики подыскивали радикальную систему экономической справедливости в духе Робин Гуда, назначая самые высокие налоговые ставки, близкие к 100 %. Несколько учеников ввели налоговые ставки выше 100 %: они жаждали, чтобы сверхбогатые американцы разделили судьбу Помперипоссы. Некоторые и вовсе хотели выйти за рамки подоходного налога, воображая совершенно новый режим. Короче говоря, изобретательность я видел повсюду, а консенсуса не наблюдал нигде. Думаю, это именно то, что называют Америкой.
Глава 23. Штаты бывают разные: пестрые, синие, красные
Мы, американцы, верим в правительство, состоящее из граждан, сформированное гражданами и работающее ради граждан. Поэтому приходится краснеть из-за того, что люди, похоже, никогда не могут ни о чем договориться.
По-моему, достаточно сложно достичь семейного консенсуса даже при выборе пиццы. Тем не менее каким-то образом наша шумная демократия, удерживающая в напряжении целый континент, должна принимать однозначные коллективные решения по гораздо более существенным вопросам. Мы вступаем в войну — или нет. Мы избираем президента, того или иного. Мы заключаем болельщиков баскетбольного клуба «Лейкерс» в тюрьму — или позволяем им безнаказанно расхаживать по улицам. Как же нам удается объединить 300 млн голосов в один национальный хор?
Вообще, это требует некоторой технической работы. Провести перепись населения. Подсчитать голоса. Заполнить таблицы. Выяснить процентные соотношения. Эта вычислительная работа, пусть немного нудная, все же жизненно важна по той причине, что по сути своей представительная демократия — это математическое действо
[243].
Простейшая демократическая система носит название «правило абсолютного большинства». Есть один-единственный переломный момент: рубеж проходит на уровне 50 %. Один дополнительный голос в вашу пользу может сделать вас победителем (или наоборот).
