После встречи с Джеммой я несколько дней не могла уснуть, пока наконец не пошла в подвал.
На коробке образовался слой пыли. Внутри лежали вещи, оставшиеся от Сэма: ползунки, одеяльца, пижамки, несколько любимых игрушек. Кролик Бенни. Я поставила коробку в ногах кровати и приступила к обряду. Включила ночник. Намазала руки лавандовым лосьоном, который обычно использовала после купания. На дне коробки лежал аппарат для создания белого шума «океанские волны». Я поставила его на тумбочку.
Я закрыла глаза и попыталась вспомнить в точности, что находится в коробке. Мягкий светло-зеленый комбинезон – подарок твоей матери. Пижамы, такие же как у Вайолет. Муслиновое одеяльце с сердечками. Крошечные красные носочки. Фланелевая больничная пеленка. Я могла перечислить все вещи до единой, могу и сейчас. Все нестираное. В каждой тряпочке сохранился его запах.
Я позволяла себе этот обряд всего несколько раз после смерти Сэма. Приберегала на случай крайней необходимости.
Я поднесла каждый предмет к лицу и вдохнула что есть силы, впитывая воспоминания. Сэм играет с кастрюлями на кухонном полу, пока я готовлю овсянку, теребит мокрое полотенце в ванной, прижимается ко мне в ожидании сказки, голый и счастливый. Я с тоской и нежностью смотрела маленькие немые фильмы про Сэма. Не важно, что воспоминания не отличались точностью и в действительности все происходило не совсем так, как в моих мыслях; мне необходимо было увидеть, почувствовать сына, прикасаясь к его вещам. Если как следует сосредоточиться, задержать дыхание и слегка прикрыть глаза в импровизированной медитации, Сэм оказывался рядом со мной и я вновь чувствовала себя живым человеком.
Закончив перебирать его вещи, я выбрала самую заношенную пижаму, протертую на коленях от ползанья за Вайолет и закапанную черничным вареньем, вязаное одеяльце из колыбельки и кролика Бенни. Раньше я безошибочно находила моего сына в теплой шерсти, дышала им, наполняя мозг запахом, словно обезболивающим, а теперь запах Сэма почти выветрился, игрушка порядком отсырела и истрепалась. Пятно крови на хвостике превратилось в бурую коросту.
Я прихватила неиспользованный подгузник и разложила все на постели, как полагается: подгузник внутри пижамы, снизу одеяло, кролика Бенни – у шеи, потом взяла его на руки, стала укачивать, целовать, вдыхать родной запах, покачиваясь в такт шуму волн и напевая колыбельную, которую всегда ему пела. Я качала его, качала, а когда он обмяк и потяжелел, когда его дыхание стало глубоким и ровным, осторожно легла с ним в постель, стараясь не разбудить. Я передвинула подушки, устроилась поудобнее и уснула с Сэмом на руках.
Утром я аккуратно убрала все в коробку и отнесла ее в подвал. Вернувшись на кухню, поставила чайник, подняла жалюзи и приготовилась прожить еще один день. Одна.
Глава 67
Папа сказал, что в воскресенье отвезет меня к маме на ланч. Я была в шоке. Мы больше двух лет о ней не говорили, после встречи в ресторане я ее больше не видела, а неделю назад она позвонила и пригласила меня в гости. Судя по папиному тону, возможность отказаться даже не рассматривалась. Впрочем, мне хотелось пойти несмотря на то, что мама нас бросила, – было любопытно, как она живет. Папе, наверное, тоже.
Мама открыла дверь, глянула поверх моей головы на парковку, высматривая папу, проводила взглядом удаляющийся автомобиль и только после этого обратила внимание на меня. Ради нее я заплела волосы не так, как обычно, – в две длинные косы. Мое лицо было покрыто свежими веснушками из-за августовского солнца.
– Рада тебя видеть, – произнесла она, будто мы случайно столкнулись в магазине.
Я проследовала за ней. Ее дом, снаружи весьма скромный, был наполнен предметами роскоши; никогда не видела ничего подобного даже у Эллингтонов. На столах – красивые скатерти, на полках – стеклянные статуэтки, на стенах – картины, освещенные специальными лампами. Все вокруг выглядело ненастоящим, как в театре; казалось, вот-вот появятся актеры. Ричард громко позвал нас; мама потащила меня в кухню. Он вручил мне темно-розовый напиток в изящном бокале.
– Вот, сделал тебе «Ширли Темпл».
Они оба смотрели, как я пью.
– Это Ричард. Ричард, это Блайт. – Мама уселась за стол и обвела взглядом свою великолепную кухню, побуждая меня сделать то же самое. Все с виду новехонькое, ни разу не использованное. Возможно, так и было. – Я заказала нам сэндвичи.
– Спасибо, – ответила я.
Ричард взглянул сперва на меня, потом на маму. Она приподняла брови, словно говоря: Ну, ты доволен?
Он задал мне несколько вопросов о том, как начался учебный год, заявил, что ему нравится мое имя, и вышел позвонить. Мама освободила коробку с сэндвичами из пленки и осведомилась, чем я занималась. Последние три года или на выходных? – чуть не спросила я. Было ясно – мы обе притворяемся. Весь этот дом – одно сплошное притворство. Как и мамина жизнь, которую она зачем-то решила мне продемонстрировать. Она потянулась через кухонный стол за ножом и посадила на блузку пятно майонеза.
– Вот дерьмо, – пробормотала она и потерла пятно полотенцем. – В первый раз ее надела.
Я ела сэндвич с индейкой, слушала, как мама с Ричардом говорят про какой-то курорт на побережье Франции (они ездили туда летом) и размышляла, откуда у них деньги и почему они живут в этом заурядном доме в заурядном районе в получасе езды от города. Мне представлялось, мама уехала от нас в большой город, полный ярких огней и красивых людей, таких же как она. Ричард совершенно не подходил к стеклянным статуэткам и приличному сервизу. Он был здесь чужим, так же как и мама.
Ее волосы, кожа, губы, одежда – все изменилось, даже голос. Новые ткани, новые запахи, новые интонации. Прежняя мама, которую я знала, стала глянцевой, лакированной и пахла универмагом. Позже я увидела у нее в шкафу горы одежды и модных сумок из магазинов, о которых никогда не слышала, – теперь она могла позволить себе дорогие покупки. Мама устроила мне краткую экскурсию по дому, а потом привела в спальню. На тумбочке лежала коробка с таблетками. В углу стоял маленький чемодан. Он был открыт; внутри – аккуратно сложенная мамина одежда.
– Мы подолгу живем в городе, у Ричарда там дела. Хотя в основном здесь. – Мама сняла испачканную шелковую блузку и принялась рыться в комоде в поисках новой. – Терпеть не могу жить в пригороде, но…
Но что? На ней оказался черный кружевной бюстгальтер. Я почувствовала унизительное желание спрятать лицо у нее на груди, вдохнуть ее запах, вспомнить детство.
Ближе к вечеру, выходя из туалета в коридор, я заметила, как Ричард зарылся лицом маме в грудь. Она запустила пальцы в его жесткие седеющие волосы.
– Я соскучился. Больше не исчезай, как в тот раз. Хватит уже.
Мама отдернула руку.
– Не стоило ему звонить.
– Нужно же было как-то вернуть тебя домой.
Мне стало ясно – это Ричард пригласил меня сюда. Я служила приманкой. Видимо, в глубине души маме не все равно, что мы с папой думаем о ней.
