Мы обе молчали, лишь ложечка звякала о чашку. Было ясно: Джемма не намерена разговаривать; она хочет выслушать.
– Если ты не сможешь простить меня, я пойму. Моему поведению нет оправдания.
Джемма взглянула поверх моего плеча в окно, следя за прохожими, как учитель безмолвно пересчитывает учеников, возвращающихся с перемены. Возможно, она пожалела, что встретилась со мной. Наверное, следовало замолчать и уйти, но я решила довести дело до конца.
– Мне стыдно за себя, Джемма, очень стыдно. Я сама не могу поверить в то, что натворила. Не думала, что я способна на такой… психоз.
Она перевела взгляд на мои волосы. У меня уже много лет одна и та же прическа. Наверное, в светлых прядях хорошо заметны седые курчавые волоски. Возможно, ей показалось, что так я выгляжу старше.
– Если ты хочешь о чем-то спросить…
– Мне жаль твоего сына. Сочувствую твоему горю. – Слова Джеммы застали меня врасплох. – Не могу представить, каково это – потерять Джета.
Откуда в ней сочувствие? Она ведь должна меня ненавидеть.
– Фокс не говорил, как это произошло. – Джемма задумчиво покачала в ладонях чашку с чаем. – Я знала, что у него был сын… то есть, у вас с ним был сын, он погиб в результате несчастного случая… в ДТП, верно?
Я слишком много лгала ей и не могла солгать снова, поэтому выложила всю правду. Я рассказала все, шаг за шагом. Про розовые варежки на ручке коляски. Про хруст рамы под колесами автомобиля. Про то, что Сэм умер пристегнутым. Про то, что нам не дали взглянуть на его тело. Я сообщила, что ее любимая падчерица, сестра ее малыша, толкнула коляску Сэма на проезжую часть и убила его.
Джемма неподвижно слушала, неотрывно глядя мне в глаза. Вдруг она сглотнула – так происходит, когда люди испытывают сильные эмоции или осознают нечто важное. Мне почудилось, что на ее ледяной броне пролегла тончайшая трещинка. Я наклонилась к ней и произнесла:
– Пожалуйста, скажи мне: тебе не кажется, что с Вайолет что-то не так? Тебе не приходило в голову, что ее не стоит оставлять наедине с Джетом?..
Скрип стула по плитке заставил меня вздрогнуть. Джемма положила на стол двадцатидолларовую купюру, подхватила пальто и, даже не остановившись, чтобы надеть его, вышла из кафе навстречу ноябрьскому снегопаду.
Глава 73
Удверей дома, где раньше жила целая семья, теперь стоит всего одна пара обуви. Чайник постоянно кипит. Я использую один и тот же стакан раз шесть, прежде чем помыть. Делю таблетку для посудомоечной машины пополам. На полу в коридоре – брызги чая, которые я до сих пор не вытерла, хотя все время себе напоминаю. В ящиках комода царит идеальный порядок, комнатные растения тщательно политы. В подвале скопилось сорок два рулона туалетной бумаги. Вечно забываю удалить ее из списка покупок, по которому делаю заказ через Интернет каждую не- делю.
Надеюсь, рано или поздно в доме заведется мышь. Понимаю, звучит странно, но порой так хочется услышать хруст пакета в кухонном шкафу, скрежет коготков по деревянному полу – краткое, бессловесное, заурядное общение.
Иногда по выходным я смотрю по телевизору «Формулу-1». Рев моторов и возбужденная речь комментаторов напоминают о воскресных часах перед походами в бассейн: я приносила яичницу и кофе для тебя и тост без корочки для Вайолет.
Я привыкла к одиночеству, но у меня был мужчина. Он приходил, когда Вайолет жила у тебя. Не слишком успешный литературный агент; нас познакомила Грейс. Ему нравилось заниматься со мной любовью медленно, открыв окна спальни, чтобы слышать шаги прохожих. Мне кажется, из-за ощущения, будто рядом незнакомые люди, он кончал еще быстрее.
Наверное, я не с того начала. Он был приятным и остроумным; его приход служил поводом приготовить ужин и открыть бутылку вина. Он помогал мне скорее израсходовать туалетную бумагу, да и в постели с ним было теплее. Он никогда не спрашивал о Вайолет, а я не упоминала о ней – они друг для друга не существовали. С ним я ощущала необычайную легкость. Его не возбуждали мысли о том, что у меня были дети и мое тело дало им жизнь. Ты считал материнство высшей степенью самореализации женщины, для него же вагина служила источником удовольствия, и думать о ней иначе просто тошнотворно. Он поведал мне об этом, когда я сообщила, что иду к доктору сделать мазок из шейки матки. Так и выразился – «тошнотворно».
Его интересовала моя писательская деятельность, и мы целыми вечерами обсуждали, какую книгу мне написать, чтобы хорошо продавалась. Он советовал подростковую литературу: немного глянца, немного надрыва; если правильно подать, может выстрелить. В общем, то, что пригодится лично ему. Возможно, он встречался со мной лишь ради возможности поживиться, но я находилась на пороге того возраста, когда женщины становятся невидимыми, сливаются с обстановкой. Скромные стрижки, практичные пальто. Я вижу их каждый день – они бредут по улицам, словно призраки. Вероятно, тогда я еще не готова была стать невидимкой.
1972–1974
После смерти Этты отцовские чувства Генри иссякли. Он был убит горем и не мог заботиться о падчерице. Генри винил себя в гибели жены, хотя Сесилия знала – он совершенно ни при чем. Никто ни словом не обмолвился о случившемся. Что тут скажешь?
Сесилия начала прогуливать уроки, стараясь пропускать ровно столько, чтобы ее не исключили. У нее не было желания ни с кем общаться. Ей казалось, что, глядя на нее, все вспоминают ее мать, повесившуюся на дереве.
Девушка увлеклась поэзией. За пару недель она перечитала все сборники стихов, имеющиеся в городской библиотеке, потом начала читать заново. По ночам ей снилось, что Этта покончила с собой, засунув голову в духовку с открытым газом, как ее любимая поэтесса Сильвия Плат.
Сесилия и сама писала стихи, заполняя ими тетрадь за тетрадью; впрочем, собственные творения казались ей беспомощными. К семнадцати годам она решила, что ей нужно зарабатывать деньги, чтобы уехать из города и начать новую жизнь.
За год до выпуска Сесилия устроилась помощницей к пожилой соседке, миссис Смит. Та повесила на дверь табличку «Требуется помощник», написанную корявыми печатными буквами. Соседка была глухая и практически слепая, но по хозяйству управлялась в основном сама. Ей нужна была помощница на мелкую работу, непосильную для искривленных артритом пальцев: починить одежду или посолить суп. Сесилии раньше не доводилось обслуживать кого-то, кроме себя, однако работа показалась ей на удивление приятной, хоть временами и скучноватой. Ей нравилось, что можно свободно ходить по дому, не опасаясь чужих демонов. Ее успокаивало ощущение домашнего уюта и порядка, которых она не знала в родном доме.
Миссис Смит умерла во сне. Сесилия обнаружила ее тело, наполовину сползшее с постели; из выреза белой ночной рубашки вывалилась сморщенная грудь. Прежде чем постучаться к соседям и сообщить об усопшей, Сесилия вытащила из комода жестяную коробку и пересчитала деньги, которые старушка откладывала каждую неделю. Получилось шестьсот долларов. Этих средств было достаточно, чтобы купить билет до большого города, снять комнату и питаться несколько месяцев. Сесилия понятия не имела, на что копила ее работодательница. Возможно, миссис Смит собиралась оставить свои накопления ей – жестянку она не прятала, а родственников у нее не было. От этой мысли девушка чувствовала себя менее виноватой, опустошая коробку.
