Чем дальше мы ехали, тем мрачнее я становился. Я наблюдал, как остервенело панки дрались друг с другом, словно они и людьми не были.
Еще я видел, как тела людей лежали прямо на дороге, и никто не спешил их похоронить.
Я обратил внимание, как панки воровато ели, боясь, что эту еду у них отнимут. Некоторые из них, завидев нас, предпочитали прятаться, с ненавистью смотря на машину.
Везде был шум; чужие крики не могла перекрыть даже магнитола. Я заметил, как группа панков гналась за женщиной, которая прижимала к груди небольшой кулек. Я видел ее глаза: они были наполнены отчаянием Ее ноги были босыми, истертыми в кровь. Я прижал ладони к оконному стеклу, переживая за нее. Мое сердце бешено стучало при виде того, как эти звери Поверхности догоняли ее, почти поравнявшись с ней. Когда один из панков метнул в нее нож, попав в плечо, я подскочил на месте, оборачиваясь на Данилу. Он же спокойно курил, смотря вперед на дорогу.
– Там женщина… она…
– Ага. Вижу. И?
Я опешил. Он сказал это таким тоном, будто ничего не случилось
– Что значит «и»… давай поможем. Остановимся, мы же можем спасти ее.
– И?
Я лишь хватал ртом воздух, растеряв все слова. И снова прильнул к окну. Панки накинулись на нее, хохоча, а она истошно кричала, отбиваясь. Они резали ей руки и ноги, били, срывали одежду. Тот сверток, что она так бережно несла, покатился прочь, разворачиваясь. Внутри него оказались крохи еды.
Я до скрежета стиснул зубы и сжал кулаки.
– Останови. Мы поможем ей.
Данила проигнорировал меня. Когда раздался очередной вопль, я вздрогнул, замирая. Данила наконец посмотрел на меня. Его лицо по-прежнему было максимально спокойным и беззаботным.
– Данила…
Мужчина потянулся рукой к магнитоле и прибавил громкость, отворачиваясь.
Меня мелко затрясло от злости. Мы уже почти проехали несчастную женщину, даже не попытавшись помочь. Я не выдержал и вывернул громкость на ноль. Данила молчал, словно ничего не произошло.
– Почему ты не помог ей, – даже не спросил, а констатировал я.
– А почему я должен был? Я ее знать не знаю.
– И что?
– И все.
– То есть, никому ты целенаправленно не помогаешь? Только случайно?
– Обычно помощь ни к чему хорошему не приводит.
– Она ведь погибла…
– Угу. И что? Каждый день кто-то гибнет. Если она додумалась до того, чтобы красть еду у панков – то она сама виновата. Это естественный отбор.
– Да как ты, – я со злости схватил его за ворот плаща, потянув на себя. Бульдозер заметно вильнул в сторону, – как ты вообще это говоришь с таким равнодушием?
Он спихнул мои руки, выворачивая руль и возвращая машину на дорогу.
– Ты, это, совсем что ли? – воскликнул он, сдвигая очки на лоб, – а если бы мы перевернулись?
– Естественный отбор, – хмыкнул я.
Данила резко выжал педаль тормоза, со скрежетом останавливая бульдозер.
– Послушай меня, – разгоряченно начал он, – я не знаю, в каком мире ты привык жить, но добро пожаловать в мой мир. Тебя батя твой предупреждал не соваться сюда, и правильно делал. Ты думал, тут рай? Думал просто так это место взывает ужас у вас, под землей? То, что ты привык видеть на моей территории – это далеко от всей остальной Поверхности. Вся остальная Поверхность – вот она. В руинах, криках, огне и плаче. Прими это. Да и не хочу я никого спасть. Мне нет дела до чужих бед. Какая, это, разница, ну помер незнакомый мне человек и помер. Мне-то что? Я не могу спасти каждого, кто не думает головой и не может оценивать риски. Заступись я за нее – что дальше? Думаешь, она бы меня поблагодарила? Нет, она так же могла напасть на меня. На тебя. Тут нет доверия. Совсем. Тут НЕЛЬЗЯ помогать другим, если не хочешь сдохнуть. Я мог бы задавить их всех бульдозером, но не стал, ибо сделай я этот сердобольный поступок – по мою душу сегодня пришел бы Бельм. Любое вторжение на чужую территорию – и ты уже втянул себя в конфликт. Так было с теми панками, которых я убил при первой нашей встрече – они решили, что смогут тягаться со мной, пришли ко мне, когда меня не было дома, погромили часть домов, избили Кошку. И я, это, пошел мстить, потому что я имел на это право. Поэтому, если не готов к тому, что здесь убивают и не помогают в беде – я прямо сейчас отвезу тебя к люку в Нижний город. Понял меня?
– А если бы там был я.
– Что?
– Ну, если бы на месте той женщины был я, ты бы тоже проехал?
– Я же не проехал однажды.
– Да, но…
– Я не проехал. Ты доволен?
Я не ответил.
– Тебя высадить, или ты, это, проглотишь свое чувство добра?
– Не надо меня высаживать.
– Вот и чудесно.
Панк завел двигатель и отвернулся, водружая очки обратно.
Я чувствовал себя так, словно Данила меня этим своим бульдозером раз сто переехал. И морально, и физически. От былого воодушевления ни осталось и следа. Лишь горькие слезы, которые застыли где-то в уголках глаз. Мне стало не по себе находится здесь, даже несмотря на то, что я был не один. Я снова посмотрел в окно. Впереди я увидел панков, отстреливающих совсем еще мелких детей. Видимо, они тоже забрели куда не следует. Я зажмурился, чувствуя, как горячие слезы вытекают из глаз. Данила заметил это, потому громко крикнул:
– Не смей закрывать глаза!
От неожиданности я распахнул веки.
Он сбавил скорость, разворачиваясь корпусом в мою сторону, снимая и бросая куда-то на приборную панель гогглы:
– Не смей прятаться! Не смей жить в своей иллюзии!
Я попытался отвернуться, но он перехватил мое лицо, зажал в ладонях и посмотрел прямо мне в глаза.
– Не будь трусом, – он говорил с напором и сквозь зубы, – легче всего закрыть глаза и сделать вид, что все хорошо. Не смей этого делать. Смотри, – он развернул мое лицо вперед, – смотри на все, что происходит. Пора, это, принять реальность. Только попробуй отвернуться – и я выкину тебя из кабины прямо сейчас.
Он отпустил меня, возвращаясь к дороге. Я дрожал, глотая всхлипы и роняя беззвучные слезы, но смотрел, не смея закрыть глаза.
Оставшийся путь мы проехали в оглушающей тишине магнитолы на полную громкость.
Глава 9. Отец (чужой).
– Приехали, – сказал Данила, глуша мотор.
Даже если бы он не озвучил это, я и так давно понял, что мы уже почти на севере. В кабине заметно похолодало, можно было даже разглядеть пар изо рта при каждом выдохе. Я теплее укутался в шарф. Я совершенно не ожидал, что тут будет так холодно. И что самое удивительное – здесь был снег. Натуральный, снег. Он оказался не хрустящим или пушистым, а холодным, ледяным. Злым.
