– Боже, чем только люди не торгуют! Совсем народ дошел… – не по уставу вздохнула Лидия и, бросив на Рыцаря шальноватый взор, вышла из купе.
Следом за ней Гоша вытолкал и Джедая, предварительно сунув ему в руки сложенные в маленькие квадратики доллары. Тот вернулся минут через десять со следами помады на щеке и молча отдал сдачу.
– Смотри-ка, на пять долларов меньше взяла! – изумился Гоша.
– Любовь с первого взгляда! – поддел Башмаков. – Что же дальше будет?
– Ничего не будет, – вздохнул Каракозин и грустно уставился в окно.
Тем временем состав загнали в специальное депо и стали поднимать на домкратах, чтобы заменить колеса.
– А вы знаете, почему у нас железнодорожная колея шире? – спросил Башмаков.
– Кажется, царь Николай Первый так распорядился? – предположил разбуженный философ.
– Совершенно верно. Инженеры его спросили: будем как в европах дорогу строить или шире? А он им и ответил: «На хер шире?» Вот они и сделали почти на девять сантиметров шире…
– Всего-навсего? – удивился Башмаков.
– Я думаю, это просто исторический анекдот, – заметил Юрий Арсеньевич, облизывая пересохшие губы.
– Анекдот не анекдот, а птица-тройка навсегда обречена менять колеса, чтобы въехать в Европу! – Джедай глянул из снующих внизу железнодорожников.
– Пожалуй, – согласился философ. – Чаадаев сказал однажды: «…Мы никогда не будем, как они. Наша колея всегда будет шире…»
– И длиннее! – добавил сверху Гоша.
– Разумеется, – подтвердил профессор. – А как вы полагаете, у проводников есть пиво?
– Лучше чайком! – посоветовал Башмаков. – Сидите, я принесу.
Когда он воротился, неся в каждой руке по два стакана, спор в купе продолжался.
– А почему именно мы? – возмущался, свесившись с верхней полки, Гоша: после кодирования он стал страшно нетерпим к чужим мнениям.
– А почему они? – не соглашался Джедай.
– А почему мы должны делать колею уже?
– А почему они – шире?
– Может, нам еще на ихний алфавит перейти?
– Может, и перейти!
– По сути, – примирительно сказал философ, радостно отхлебнув чайку, – вы сейчас повторяете давний спор славянофилов и западников. Западники, фигурально говоря, считали: хватит играть в особый путь, мы должны сузить колею, чтобы беспрепятственно въезжать в Европу и со временем влиться в мировую цивилизацию! А славянофилы им возражали: нет, широкая колея – наша национально-историческая особенность и менять ничего не нужно. А Европа, если хочет с нами дружить, сама пусть свою колею расширяет… Каждый по-своему прав, а в итоге – тупик!
– Нет, должен быть какой-то выход, – твердо сказал Джедай. – Просто крутой поворот иногда издали кажется тупиком.
– Смотри на своем крутом повороте яйца не потеряй! – пробурчал Гоша, подозрительно принюхиваясь к чаю.
– А нельзя ли так, – предложил Олег Трудович. – Они на четыре с половиной сантиметра свою колею увеличивают, а мы на четыре с половиной убавляем свою.
– Олег Толерантович, тебе надо в Кремле заседать, а не «челночить»! – захохотал Каракозин.
Колеса переставили, и они покатили дальше – в Польшу. На смену свеженьким церквушкам, полуразвалившимся деревням, раскисшим грунтовкам и раскидистым колхозным полям явились костлявые костелы, глянцевые после дождя шоссейки, аккуратные домики под черепицей и мелко нарезанные обработанные участки.
В Варшаве они расстались. На прощание многоопытный Гоша посоветовал профессору:
– Цену не спускайте, пока не начнут гнать в шею. «Котлы» водонепроницаемые?
– Только одна модель, остальные проницаемые.
– Плохо, – покачал головой Гоша.
– Нормально, – вмешался Каракозин. – Непроницаемую модель положите в банку с водой и показывайте в качестве образца. Говорите: остальные такие же… А правда, что Ницше болел сифилисом?
– Выдумка! Он просто сошел с ума.
– За что люблю философов – так это за оптимизм! – вздохнул Джедай.
Юрий Арсеньевич отправился в рейд по часовым магазинам Варшавы, а они покатили свои тележки к большому стадиону, переоборудованному под вещевой рынок. Башмаков поймал себя на том, что растянувшаяся километра на полтора толпа русских, ринувшихся с товаром от поезда к стадиону, если посмотреть сверху, действительно чем-то напоминает оживленную муравьиную тропу.
В первую поездку он заработал сто шестнадцать долларов и еще привез Кате ангоровый комплект – перчатки, шапочку и шарф, Дашке – джинсовую куртку на синтетическом меху, а себе – огромный никелированный штопор с ручкой в виде сирены со щитом и мечом…
17
Эскейперу захотелось вдруг взять штопор с собой. Конечно, это смешно – тащить на Кипр, кроме сомиков, еще и дешевый польский штопор! В Ветином замке, оказывается, даже слуги имеются – греческая семейная пара. Если бы тридцать лет назад пионеру Олегу Башмакову, названному так, между прочим, в честь молодогвардейского вождя Олега Кошевого, сказали, что у него будут слуги, он, не задумываясь, дал бы обидчику в ухо!
Эскейпер вообразил, как они с Ветой утром нежатся в широкой постели, возможно, даже занимаются утренним сексом или как минимум целуются, а в это время горничная на подносе втаскивает в спальню завтрак.
«Надо все-таки пломбу поставить!» – подумал Башмаков, нащупывая языком острые края отломившегося зуба.
Случилось это два дня назад, и язык еще не привык к перемене во рту, как, наверное, слепец не сразу привыкает к исчезновению из комнаты какой-нибудь мебели, знакомой на ощупь до мелочей, до царапины на полировке…
«Хреновина какая-то в голову лезет!» – удивился Олег Трудович, отправляясь на кухню искать штопор.
Он нашел штопор под ворохом целлофановых пакетов от продуктов, которые Катя никогда не выбрасывала, но, отмыв, аккуратно складывала в ящик. Сирена давно облезла. Когда Башмаков покупал ее в сувенирной лавочке, она была серебряная, а щит и меч – золотые. Пожилой поляк, упаковывая покупку, сказал на довольно приличном русском:
– Россию люблю. Но почему вы предали Варшаву в сорок четвертом?
– Это Сталин виноват… – ответил Башмаков.
– Матка Боска, у вас теперь во всем Сталин виноват!
– Сами вы, поляки, во всем виноваты, – засмеялся Каракозин. – Выбрали гербом какую-то девицу с хвостом, дали ей в руки кухонный ножик с тарелкой и думали, что она вас защитит!
– А вы… – начал было поляк.
– А у нас герб – мужик на коне и с копьем, Георгий Победоносец. Попробуй победи!
– Победили, – усмехнулся торговец. – Вы к нам теперь за пьенендзами ездите. А про наш герб, пан, больше никому так не говори – побить могут!
