– Нет, ты посмотри, что они сделали!
Собственно говоря, балкон у них с соседями был общий, разделенный посередине упиравшейся в потолок гипсолитовой перегородкой. Башмаков перегнулся через железные перила и заглянул к соседям. Прежде там ничего интересного не наблюдалось: все пространство было тесно заставлено импортными бутылками, которые в пункте не принимались, и только очень редко, раз в год, во двор приезжали на грузовой машине особые стеклотарщики и брали «импорт» по две копейки за штуку. Этого счастливого момента и дожидалась, пылясь, нестандартная посуда на Герином балконе.
И вот теперь вместо толпы пыльных емкостей, сбившихся, словно на какой-то свой бутылочный митинг, потрясенный Башмаков обнаружил совершенно иную картину. Он увидел новенький навесной шкафчик с зеркалом, небольшой столик, прикрепленный к стене, примерно как в купе поезда, а к перилам с внешней стороны были прихвачены специальными скобами длинные ящики, из которых торчали юные перышки лука. Но больше всего Олега Трудовича поразил установленный у противоположной панели верстачок с тисочками и точильным колесиком. Из специальных ячеек торчали инструменты – отвертки, плоскогубцы, сверла, напильники… Чтобы рассмотреть все эти чудеса получше, Башмаков основательно перегнулся через перила. Как раз в этот момент на балконе появился, насвистывая, коренастый белобрысый мужичок в синей майке и черных сатиновых трусах.
– Здравия желаю, – сказал он, заметив башмаковскую голову в своих владениях.
– Здравствуйте, – отозвался Олег Трудович, понимая, что вот так сразу исчезнуть неприлично. – С новосельем!
– Спасибо.
– Красиво у вас тут теперь стало…
– Теперь – да. Столько грязи пришлось перетаскать. Вас как зовут?
– Олег, – ответил Башмаков и смутился.
Ситуация и в самом деле комическая, ведь обыкновенно имя относится ко всему человеку в целокупности, а не к одинокой голове, торчащей из-за перегородки.
– А меня Николай Анатолич. Предлагаю по чуть-чуть за знакомство! – Новый сосед открыл дверцу под верстаком, вынул оттуда початую бутылку «Старки», две рюмочки и тарелочку с солеными домашними сухариками из бородинского хлеба.
Башмаков простер на дружественную территорию руку, с благодарностью принимая рюмочку, они чокнулись и выпили.
– Видел? – с радостным укором спросила Катя, когда он вернулся.
– Да! – откликнулся Башмаков, стараясь не дышать в ее сторону.
На следующий день утром он столкнулся с Анатоличем у лифта – тот был одет по форме, с майорскими погонами и артиллерийскими крестиками в черных бархатных петлицах. Башмаков (он тогда работал в «Альдебаране») был в сером финском костюме с металлическим отливом, рубашке, галстуке и с портфелем. Анатолич уважительно покосился на портфель и спросил:
– А по отчеству как будете?
– Трудович… Странное отчество, правда?
– Нормальное отчество. У нас в дивизии зампотылу был армянин, Петросян… Так его вообще Гамлетом Дездемоновичем звали. И ничего… В воскресенье приглашаем вас на новоселье!
Узнав о приглашении, Катя разволновалась, затеяла пирог с яблоками, и хотя несколько раз звонила матери, консультируясь, пирог не задался, расползся по противню и не пропекся. В последний момент Башмаков был откомандирован в магазин за тортом, и ему повезло: только что привезли страшный дефицит – «Птичье молоко». Потерпев неудачу с выпечкой, Катя отыгралась на Дашке, надела на нее новенькое китайское платье, все в кружавчиках, и увенчала дочь таким огромным бантом, что при резком порыве ветра ребенка вполне могло унести, как на парусе. Потом жена долго не могла выбрать наряд для себя, советовалась с Башмаковым и дочерью. Олег Трудович порекомендовал золотистое платье, привезенное несколько лет назад Гошей из Стокгольма. Но оно было отвергнуто как слишком шикарное и нескромное для визита к соседям по лестничной площадке. Дашка настаивала на курортном сарафане с глубокой выемкой на спине и получила по попе за дурацкие советы. В результате был надет югославский брючный костюм.
Костюм этот добыла одна из родительниц на праздничной распродаже в своем учреждении и предложила его Кате, так как в нервной суматохе схватила не тот размер. Катя долго колебалась: сын обладательницы костюма был жутким лоботрясом, в полугодии у него вырисовывалась твердая «двойка» по русскому языку. Понятно, что, взяв обновку без переплаты, пришлось бы натягивать ему тройку. В конце концов Катя не устояла.
Потом они, как и положено семье, идущей в гости, оснастились коробкой с тортом, слюдяным кульком с тремя гвоздичками и бутылкой шампанского, в последний раз глянули на себя в зеркало (Катя, вздохнув, поправила Дашке бант, мужу галстук), пересекли лестничную площадку и нажали кнопку звонка рядом со свежеобитой дверью.
Открыла полногрудая, голубоглазая блондинка в облегающем вишневом платье с несоветским глубоким вырезом:
– Входите, пожалуйста!
Женщины мелькнули друг по другу взглядами, словно поединщики, мгновенно, по одним лишь им ведомым приметам оценивающие шансы противника. Кажется, обе молчаливо сошлись на том, что шансы примерно равны.
– Калерия, – сказала хозяйка, протягивая руку. – Можно просто Каля…
– Очень приятно… Катя.
– Ой, какая девочка! – Каля присела перед Дашкой. – Тебя как зовут?
– Дарья Олеговна, – заявила дочь, в ту пору именовавшая себя почему-то исключительно по имени-отчеству.
– А у нас для тебя дружок имеется. Костя, иди сюда! К нам тут такая хорошенькая девочка в гости пришла!
Никто не отозвался. Зато с кухни появился Анатолич в цветастом переднике:
– Стесняется. Потом придет. Катя, как вы относитесь к «Молоку любимой женщины»?
– Н-не пробовала… А что вы имеете в виду?
– Это вино такое – мы из Германии привезли.
Стол был отменный: несколько затейливых салатов, домашние соленья, заливная рыба, украшенная морковными звездочками, оранжево светившими из мутно-янтарной глубины подрагивавшего желе. Посредине раскинулся большой румяный пирог с белыми грибами. Башмаков не упустил возможность и глянул на жену с привычным упреком: вот ведь какие хозяйки бывают! Катя в отместку показала глазами на балкон – мол, чья бы мычала…
Расселись. Тут из комнаты появился щуплый мальчик в коротких штанишках. Он был острижен наголо – оставался только большой смешной чуб, почти закрывавший глаза. Мальчик тихо сказал «здрасте», перехватил высокомерный взгляд Дашки, покраснел и сел, уставившись в тарелку.
– Ничего. Он еще не освоился. Только вчера приехал, – сообщила Каля и погладила ребенка по голове.
– Сколько ему? – спросила Катя.
– Во второй класс ходим. Только вот что-то растем плохо… Ну ничего…
Анатолич принес из холодильника «Посольскую» водку, разлил по рюмкам. На заиндевевшей бутылке, поставленной в центр стола, остались круглые проталины от пальцев. Дамы предпочли «Молоко любимой женщины». Выпили. Закусили. Из разговоров выяснилось, что Костя – сын товарища по артиллерийскому училищу. Койки рядом стояли. Теперь товарищ служит в Мурманске, а до этого сидел в Средней Азии на «точке», там была очень плохая вода, и он испортил себе желудок. Поэтому каждый отпуск ездит в Ессентуки, но в санаторий с женой еще можно, а детей ни за что не принимают. Вот они, проезжая через Москву, и оставили Костю у друзей.
