Сидя за туалетным столиком, она рассматривала себя в зеркале. Лицо ее изменилось. Другие, может, ничего и не заметят, но Гвен видела разрушения. Сколько времени пройдет, прежде чем на ее лице зримо проявится чувство вины? Пять лет? Десять? Она оглядела ряд стеклянных флаконов с духами. Выбрала свои любимые «Après L’Ondée» и мазнула за ушами. Знакомый аромат наполнил воздух, Гвен взяла щетку для волос с серебряной ручкой и, пока расчесывала волосы, приняла решение. Положив щетку, она отыскала среди своих шелковых шарфов прелестную акварельку, сделанную мистером Равасингхе, – свой портрет.
Взяв коробок спичек, которыми Навина разжигала очаг, Гвен посмотрела в окно. Казалось, на поверхности озера плавают мерцающие монетки из расплавленного золота; дом пробуждался к жизни, утреннее небо становилось ярче, облака пушистее, и на сердце у нее полегчало. Гвен кинула рисунок в корзину для бумаг, чиркнула спичкой и с наслаждением следила за тем, как листок вспыхнул, почернел и рассыпался в прах.
Глава 12
Доктор посоветовал вести активную жизнь, и Гвен, хотя ей больше всего хотелось зарыться под одеяло и не вылезать оттуда ни сегодня, ни завтра, вообще никогда, через несколько дней все-таки заставила себя встать. Она оделась, стараясь ни о чем не думать, после чего попросила Навину присмотреть за Хью и принести его, только когда настанет время кормления. Это будет непросто, так как младенец много плакал, но ради общего блага ей нужно как-то перестроиться. Когда Гвен вышла из комнаты, ее тело наполнилось нервной энергией, она будто очнулась от долгой дремоты, и желание действовать возобладало в ней над угрызениями совести.
Еще раньше она приметила кладовую в задней части дома – прохладную комнату на первом этаже с толстыми стенами и окном, обращенным в тенистую часть сада; кладовая располагалась рядом с кухней, а значит, есть доступ к воде – хорошее место для изготовления сыра. Высоко держа голову, Гвен прошествовала через весь дом и через заднюю дверь вышла во двор. Крошечная лилово-черная нектарница вспорхнула с земли прямо у нее из-под ног, за ней взлетела вторая, и обе взвились в ярко-голубое небо. Был прекрасный солнечный день. Гвен проследила взглядом за полетом птиц и услышала, как распахнулось окно. Верити высунулась наружу и помахала ей рукой:
– Привет! Ты, я вижу, на ногах.
– Да, да. На ногах. – Гвен, прищурившись, посмотрела на свою золовку.
– Собираешься прогуляться? Тогда я с тобой. Мигом спущусь.
– Нет, вообще-то, я собиралась разобрать кладовую.
Верити покачала головой:
– Пусть кто-нибудь из слуг сделает это. Ты только что родила ребенка.
– Почему все обращаются со мной как с больной?
– В таком случае я помогу тебе. Мне сегодня нечем заняться.
Не смутившись таким предложением, Гвен с улыбкой ответила:
– Это совершенно не обязательно.
– Но я хочу. Я сейчас спущусь. Это будет весело. Бог знает, что мы там найдем, запрятанное неизвестно кем и когда. Я с удовольствием помогу.
– Хорошо.
Пересекая двор по пути к кладовой, Гвен бросила взгляд на высокие деревья. Сегодня они выглядели яркими и светлыми, а вовсе не казались мрачным туннелем, по которому она однажды бежала, трепеща от страха. Солнышко пригревало, и Гвен ощутила прилив надежды. Она уже успела попросить ключ у Макгрегора, и хотя тот удивился, что она и вправду решила осуществить свой план по производству сыра, возражать не стал. Даже улыбнулся довольно тепло и пожелал удачи.
– Вот и я, – сказала Верити, подойдя к Гвен сзади.
Висячий замок на двери кладовой распался на части, стоило дернуть за него. Они вместе растворили двери. От влетевшего внутрь потока воздуха взвились вверх и закружились в лучах света мириады пылинок; пахнуло старыми, забытыми вещами.
– Прежде всего нужно все отсюда вынести, – сказала Гвен, когда пыль мало-помалу осела.
– Думаю, нам все-таки понадобятся мальчики-слуги, чтобы вытаскивать тяжелые вещи.
Гвен оглядела кладовую:
– Ты права. Там, сзади, есть мебель, которую нам с тобой не сдвинуть с места.
Двое мальчиков вышли из кухни посмотреть, что происходит. Верити поговорила с ними на тамильском, и один сбегал за аппу. Тот кивнул Гвен, а увидев Верити, заулыбался. Они поболтали, повар, прислонившись к стене, выкурил сигарету.
– Ты, похоже, с ним в хороших отношениях, – заметила Гвен, когда аппу вернулся на кухню. – Мне он кажется немного резким.
– С мной он мил. Ну еще бы, я обеспечила ему место здесь.
– О?..
– Во всяком случае, он сказал, что кликнет пару мальчиков. Хотя они не обрадуются, ведь им придется запачкать свою белую одежду. Сегодня уборка не предполагалась.
– Знаю, – улыбнулась Гвен. – Это я составила для них расписание. Не забыла?
– Конечно, это сделала ты.
Гвен протиснулась мимо старого комода, который явно видел лучшие времена.
– Эта штука изъедена какими-то древоточцами.
– Наверное, термитами. Его нужно сжечь. Давай устроим костер. Я так люблю костры.
– А садовник здесь? Я что-то совсем потеряла счет времени с ребенком и всем прочим.
– Пойду посмотрю.
Верити ушла, а Гвен, движимая какой-то нервной энергией, стала выносить наружу мелкие вещи: сломанные кухонные стулья, пару разбитых ваз, погнутый зонтик, утративший одну или две спицы, несколько пыльных чемоданов, какие-то металлические коробки. «От всего этого барахла нужно было избавиться давным-давно», – подумала она, складывая вытащенный хлам кучей для костра. Когда явились с кухни мальчики, Гвен указала на комод и прочую мебель в глубине кладовой, и они принялись одну за другой выволакивать вещи на улицу. Пыль клубами взвивалась в воздух, и белая одежда поварят скоро посерела.
Они уже почти все вынесли, а Верити так и не вернулась. У дальней стенки осталась только большая оттоманка. Мальчики вытащили и ее. Гвен осмотрела это допотопное ложе. Боковины обтянуты тканью, теперь уже грязной и местами разодранной, под кожаным сиденьем, которое она приподняла, – обитый железом ящик; в похожих они дома хранили постельное белье. Но в этом не было ни простыней, ни наволочек. Гвен была потрясена, обнаружив там подгузники, пеленки и десятки крошечных детских вещей, аккуратно сложенных и завернутых по отдельности в папиросную бумагу: кофточки, пинетки, шерстяные шапочки – все связаны вручную и любовно украшены вышивкой. В самом низу лежало пожелтевшее кружево. Гвен наклонилась, достала его и, встряхнув, расправила – длинная полоса, прекрасно сохранившаяся, за исключением цвета… Да это же свадебная фата Кэролайн! – догадалась Гвен, и глаза ее затуманились. Она вытерла руки об юбку и смахнула слезы. Лучше бы ей не видеть этого скорбного напоминания. Она попросила мальчиков отнести детскую одежду и фату в дом. Пусть Лоуренс скажет, что со всем этим делать.
