Тренер Джейкобсон
С гулко колотящимся сердцем я поспешно просматриваю остальные пропущенные мейлы. Здесь документы на заселение в общежитие, юридические документы, финансовые, большая часть которых была отправлена сразу после весенних каникул. Я в самом деле собиралась разобраться с ними – как вы, должно быть, уже догадались, – позднее. После того, как узнаю результат своего теста и смогу собрать мозги в кучку.
Но последнего так и не случилось.
Я возвращаюсь к письму тренера Джейкобсон. Крайний срок отправки документов – через два дня.
Не поменялись ли твои планы учиться в Колорадо?
Разумеется, нет.
Ее вопрос приводит меня в замешательство. Она как будто подвергает сомнению мое прежнее решение. Я понимаю, что с тех самых пор, как приехала на остров, непозволительно оттягивала отправку документов, но лишь потому, что никак не могла найти на это душевных ресурсов.
Так ведь?
Я ощущаю, как напряжение, отпустившее после волейбольной игры, снова начинает формироваться внутри Адовой Бездны.
Когда я решила поступать в Колорадо, я не располагала теми фактами, какие есть у меня сейчас. Что, если часть моего мозга все это время сомневалась, так ли уж мне необходимо идти учиться в колледж?
Не означает ли вердикт из конверта, что мне следует пересмотреть многие решения?
Тут мой телефон взрывается серией сообщений от ребят из хижины.
Но я не могу заставить себя притворяться очарованной фейерверками. Значит, придется придумать какую-нибудь отговорку. Это слово вызывает у меня меньшее чувство вины, чем «ложь».
Многие недели я гнала от себя всякие мысли о будущем, а теперь у меня есть всего два дня, чтобы решить, какими станут следующие четыре года моей жизни.
– Дыши! – говорю я себе.
* * *
– Дыши, – говорит мне Нина, когда несколько минут спустя мне удается до нее дозвониться. Слышу звучащую на заднем плане гитару. Похоже, чтобы поговорить со мной, Нина вышла на улицу из какого-то клуба. – Почему ты не хочешь учиться в колледже? Ну, в целом понятно, но хотелось бы узнать детали.
Я не сразу нахожусь с ответом. Мне нужно обсудить это с кем-нибудь, но до сих пор и с Ниной, и со всеми остальными разговоры крутились вокруг болезни Гентингтона. Не получится ли так, что, окунувшись в студенческую жизнь, я навлеку на свою голову лавину других событий касательно моего будущего, которыми тоже пренебрегала?
– Просто гадаю, стоит ли тратить целых четыре года жизни на учебу или волейбол, если… – Я давлюсь словами, не в силах завершить мысль.
– Если не знаешь, сколько времени тебе отпущено? – чуть слышно договаривает за меня Нина.
– Честно говоря, да. Если симптомы начнут проявляться, скажем, в тридцатипятилетнем возрасте, не уверена, что при таком раскладе успею сделать карьеру. Ведь ради этого люди и учатся в колледже, так?
– Нет, ради этого люди идут в магистратуру.
Я улыбаюсь против воли.
– А я-то думала, мы поступили в колледж, чтобы наделать целую кучу глупостей вместе, – поддразнивает она меня.
– Мы поступили… – За окном начинают взрываться фейерверки.
– Что, если симптомов так рано не будет? Что, если они заявят о себе, когда тебе стукнет шестьдесят? – Нина уже стала таким же экспертом по вопросам моей болезни, как и я сама. – Это еще когда будет. И что тогда?
– Тогда я буду сожалеть о том, что не пошла учиться в колледж и не сделала карьеру. – Я падаю на кровать и крепко обнимаю перьевую подушку. – Итак, все дело сводится к тому, о чем я впоследствии буду меньше всего сожалеть.
Нина молчит, а я думаю о планах, что мы строили касательно жизни в одной комнате в общежитии, о том, как мы ее украсим, как месяцами предвкушали и фантазировали. Все именно так и было бы, если бы белый конверт выдал мне иной диагноз.
Или если бы я его вообще не открывала.
– Как же дерьмово! – Я никогда не произносила таких слов вслух. Кажется, вот-вот расплачусь, но чувствую, что у меня перехватывает горло. – Ненавижу все это!
– Знаю. Я и сама чертовски зла. – Голос Нины срывается. – Я даже не пошла в церковь с бабушкой и дедушкой, потому что боялась наорать на священника, что все его проповеди – чушь собачья.
Почему-то от ее гнева мне становится лучше, а не хуже.
– Что мне делать?
– Будучи эгоисткой, я хочу видеть тебя рядом с собой, но, как понимаю, сама ты хочешь другого.
– Я сама больше не знаю, чего хочу. Или чего мне положено хотеть.
Нина чуть слышно вздыхает.
– Послушай, никому не известно, что готовит для нас будущее, правда же? Но если ты все лучшие годы жизни будешь думать о плохом, то просто обесценишь их.
Я закрываю глаза, признавая справедливость ее слов. Некоторое время мы обе молчим.
– У тебя сейчас глаза закрыты? – наконец шепчет Нина.
– Да.
– Вот и хорошо. Значит, ты понимаешь, что я права.
Глава 16
На следующий день я улыбаюсь клиентам, подаю ласты, провожаю группы под тростниковые навесы, а в голове продолжают звучать отголоски разговора с Ниной. Я не хочу думать о плохом, но все же и исключать такую возможность нельзя.
Когда Душка Маркус приносит из бара мой любимый клубничный лимонад, а Бену клаб-соду и грейпфрутовый сок, я с удивлением обнаруживаю, что до закрытия пункта проката осталось всего пятнадцать минут. Похоже, экзистенциональные кризисы ускоряют бег времени. Или это у меня на задворках сознания часики тикают. С приближением крайнего срока дни вдруг начинают мелькать с огромной скоростью, буквально утекая сквозь пальцы, их невозможно удержать, как скользкую рыбу в приливной заводи.
Неужели в какой-то момент такой станет моя жизнь?
Бен неслышно подходит ко мне, чтобы разобраться с платежками за день. Он вроде и близко, но не слишком. Встал так, чтобы исключить любой, даже минимальный физический контакт между нами. Тем не менее я сразу ощущаю встряску, как и всегда, когда Бен оказывается рядом.
«Я думаю, нам лучше остаться друзьями».
Вот что я ему тогда сказала. Вот кто мы друг для друга.
– Эй, что случилось? – вдруг спрашивает он.
Чтобы выиграть время, я делаю большой глоток лимонада.
– Ты о чем вообще?
– А о том, что ты весь день жуешь себе щеку изнутри.
Непросто проводить столько времени с таким наблюдательным человеком, как Бен, хотя, говоря начистоту, есть в этом и что-то… пьянящее.
– Не знаю, – упрямлюсь я. – Я просто обдумывала кое-что…
– Что же ты такое обдумывала? – Он слегка прищуривается и награждает меня своей фирменной кривоватой усмешкой. Самое время! Хоть бы это означало, что возникшая между нами после поцелуя неловкость наконец-то рассеялась.
