Минина судьба мистическим образом повторилась в моей, буквально скопировав основную сюжетную линию. Мне, как и Мине, никогда не приходилось жалеть о своей участи: вокруг меня — родные дети и уже подросшие родные внуки, и для меня всегда дико звучит, когда кто-то намекает мне, что «они — все же не ваши…».
Справка о моем дяде Иосифе Цыпине из Музея Брестской крепости
Цыпин Иосиф Ильич (1918–1941)
Выявлен в 1957 году из письма сестры С. С. Смирнову — Зинаиды Ильиничны Цыпиной (сканированный вариант прилагается).
Уроженец с. Ляды Витебской области Белорусской ССР, еврей.
На 22 июня 1941 г. — сержант 8-й стрелковой роты 3-го стрелкового батальона 333-го стрелкового полка.
В книге Х. Д. Ошаева «Слово о полку чечено-ингушском» автор приводит воспоминания ст. сержанта 333-го стрелкового полка Бейтемирова Сайд-Ахмад Мучуевича: «…В феврале 1940 года получил повестку о призыве в Красную Армию, вместе со мной… призвали… также учителя Иосифа Цыпку, еврея по национальности, и Сошенко Николая…»
О службе в Брестской крепости Вашего дяди как раз и вспоминал Николай Леонтьевич Сошенко. В справочной карточке он сообщает сведения о сослуживцах, в т. ч. и о И. И. Цыпине: «Ком. отд. Цыпин Иосиф Ильич, 18–19 г., ст. сержант».
Участие И. И. Цыпина в обороне Брестской крепости подтверждает Евгений Георгиевич Хлебников: «Проходя с боем участок в 75 метров к столовой комсостава в центре крепости возле костела в зверской рукопашной схватке сержант 8-й стрелковой роты Ципин Иосиф и мл. сержант Чалов с 3-й минометной роты уничтожили штыками и огнем 19 человек гитлеровцев, выйдя из боя легко ранеными».
Один из участников обороны, Александр Федорович Могилев, ошибочно полагал, что И. И. Цыпин погиб в крепости: «…у 3-м батальоне був такий Ципин, замполит, тоже погиб у крепости» (орфография сохранена).
О нахождении И. И. Цыпина в плену вспоминал Василий Венедиктович Бабичев:
«Из защитников крепости встречал в плену Ципина Иосифа — был переводчиком нач. лагеря Ченстохов, говорят, расстреляли, был еврей». После общения с Вами мы узнали о том, что он не знал немецкого языка, но, видимо, мог его понимать, т. к. семантика еврейского и немецкого языков похожа.
В базе данных «саксонские мемориалы» и сайта obd-memorial.ru — сведения о И. И. Цыпине отсутствуют.
Основываясь на воспоминаниях сослуживцев И. И. Цыпина, можно сделать вывод о том, что Иосиф Ильич Цыпин действительно участвовал в обороне Брестской крепости, был пленен и, вероятнее всего, был расстрелян.
Находился в лагере для военнопленных около польского города Бяла-Подляска (информация об этом лагере прилагается).
На основании вышесказанного Иосиф Ильич Цыпин был утвержден защитником Брестской крепости на методическом совете в 2016 г.
Имя И. И. Цыпина вынесено на интерактивную карту в экспозиции «Музей войны — территория мира». В скором времени появится и его фотография
[1].
* * *
Зимой 1963 года бабушка начала болеть, в мае ее отправили в Ленинград, где жил младший брат отца, Моисей, преподаватель математики и физики; с помощью его жены-врача бабушка Малка-Чарня прошла обследование, во время которого у нее обнаружили рак и не оставили шансов на выздоровление.
В июне того же года родители в очередной отпуск привезли меня в Оршу. Поскольку Малка была уже безнадежно больна, нас с Элькой решили увезти подальше от картины ее тяжелого угасания. Мама списалась со своей тетушкой, нашедшейся в Риге после войны, и та, заручившись согласием своего мужа Петра Соломоновича, пригласила нас погостить в латвийской столице.
Рига предстала перед нами совершенной заграницей. Тетя Зина жила на улице Кирова, на четвертом этаже старинного дома, где они с мужем делили большую четырехкомнатную квартиру с единственной соседкой, пожилой Мирдзой Яновной, занимавшей одну комнату слева от входа.
Запах мастики, которой натирали паркет во всех старых рижских домах, проникал даже на лестницу. Окна квартиры выходили во двор, в который можно было попасть через дверь первого этажа, напротив тяжелых входных дверей. Рядом с домом был молочный ресторан, а через дорогу — Стрелковый парк, в котором мы с Элькой резвились с утра до самого вечера.
Однажды мама стала свидетельницей сценки, которая удивительным образом определила наше грядущее поселение именно в Риге. Пожилая латышка на маминых глазах подобрала окурок, выброшенный прохожим прямо на тротуар, догнала этого прохожего и, запыхавшись, сказала со значением:
— Молодой человек! Вы что-то уронили…
Эту историю, которую мама с блеском рассказывала, деликатно передавая латышский акцент, я слышал почти на каждом застолье, когда за столом собирались гости, которые ее еще не слышали.
Мама выбрала Ригу. И разве мог папа возражать ей, когда в одну эту байку поместилось все наше восхищение прекрасным городом и еще не виданным укладом жизни.
Через неделю позвонили из Орши. Бабушка умерла. Мама рвалась уехать на похороны, но уже не успевала: у евреев принято хоронить покойников в день смерти.
Еще через неделю мы вернулись в Оршу.
Обратные сборы на Колыму затянулись до конца первой недели сентября. Нужно было собрать в контейнер вещи, в том числе Элькино пианино «Беларусь» и дубовый, еще довоенный, раздвижной стол. Оба эти предмета так и кочевали вместе с Эликом: сначала из Орши в Сусуман, оттуда в Юрмалу, затем в Актогай, куда он получил распределение после окончания военно-дирижерского факультета консерватории, затем в Алма-Ату, а потом, по странности судьбы, — в Ригу.
* * *
Мы сидели с мамой в конце автобуса, тогда третий и пятый маршруты еще ходили по улице Йомас, и женщина, плюхнувшаяся на сиденье где-то в районе «Пирожковой», на месте которой теперь стоит гостиница «Юрмала», сказала мне, чуть отдышавшись:
— Ты очень похож на бабушку.
Мама загадочно улыбнулась, а я, задетый до крайности таким неожиданным хамством, ответил:
— Это не бабушка, а моя мама.
В Латвии мама состарилась быстро, ее подъедали диабет и гипертония, но разница в сорок лет между нами чувствовалась ровно до той минуты, пока мама не решала улыбнуться. Улыбка, теперь я это знаю, может омолодить целый зал. А в случае с мамой срабатывала еще надежнее: природа подарила ей ровные белые зубы, которые мама до самого своего ухода чистила только зубным порошком, потеряв незадолго до смерти ровно один незаметно сжеванный зуб.
Она уверяла меня, что в молодые годы чистила зубы мелом, а когда на Колыме появилась китайская зубная паста, тут же отринула ее, поскольку обильная пена, появлявшаяся во время чистки, вызывала у мамы спазм тошноты.
