Лишь в некоторых документах содержались попытки отойти от общих схоластических рассуждений на тему о том, что происходит — поворот или зигзаг, и попытаться разобраться в ситуации по существу. В этом смысле наиболее интересны были письма и заявления Преображенского и Сосновского. Сосновский, например, на основании анализа местной прессы и других публикаций стремился проникнуть в суть ситуации на селе, в причины политики усиленного давления на кулака, характерной для сталинского курса первой половины 1928 г. Он полагал, что этот нажим — проявление тактического, вынужденного отхода Сталина от «центристского» курса и связан не с изменением политики советской власти в деревне, а возникшими в данный момент хлебным дефицитом.
Более широкая социально-экономическая перспектива была представлена находившимся в городе Уральске Преображенским в его тезисах «Левый курс в деревне и перспективы», которые он послал И. Н. Смирнову, Муралову, Раковскому, Смилге и, разумеется, Троцкому. Автор исходил из того, что кризис в СССР, имевший место в 1928 г., был «кризисом длительным и кризисом социальным». В основе его Преображенский обнаруживал два основных явления: отставание с индустриализацией страны и противоречие между государственным хозяйством и капиталистическим развитием, которое автор связывал в основном с процессами, происходившими в деревне. Из этого более или менее достоверного анализа делались выводы, что вопрос о том, какой курс возобладает в партийном руководстве, все еще не решен, что вполне возможно «возвращение к ленинской политике, опирающейся на подъем бедняцко-середняцкой деревни и на борьбу с ее капиталистическими тенденциями», что «левый курс», проводимый партийным руководством, стал результатом наступления кулака, вызвавшего контрмеры партии и государства и что этот курс является по существу победой оппозиции по основным вопросам советской политики. Соответственно, автор считал «абсолютно необходимым и назревшим коллективное выступление оппозиции навстречу большинству партии», для чего предлагал обратиться в ЦК с просьбой разрешить совещание ссыльных оппозиционеров для выработки соответствующего заявления
[834].
Точки зрения левых и сталинского большинства действительно сблизились. Объективности ради следует указать, что оппозиционеры остались на своих старых позициях, в основе которых лежало убеждение в необходимости проводить индустриализацию в СССР за счет взимаемой с крестьянства дани, в свертывании рыночных отношений (и без того «свернутых»), в «перераспределении» национального дохода (уже давно и так перераспределенного в пользу государства), в дальнейшем нажиме на «капиталистические элементы» (советской властью давно уничтоженные). Сталин же действительно осуществил «левый поворот», причем более радикальный, чем тот, на который могла рассчитывать оппозиция, а в претворении в жизнь программы Троцкого пошел намного дальше, чем тот мог предполагать. Те, кто настаивал на сохранении и углублении НЭПа, оказались в числе новой «правой» оппозиции. И с ними Сталин планировал разделаться точно так же, как когда-то с левой, и даже жестче, поскольку правая оппозиция оказалась совсем малочисленной и состояла буквально из нескольких лидеров, поддерживавших Бухарина, Рыкова и Томского.
Однако не все оппозиционеры готовы были, как Преображенский, слепо приветствовать новую сталинскую «революцию сверху», грозившую очередной волной репрессий в отношении населения, прежде всего крестьянства, хотя вставать на защиту «мелкобуржуазного крестьянства» не позволяли марксистские догмы. Критику оппозицией сталинского курса лучше всего сформулировал оппозиционер И. К. Дашковский в письме Троцкому: «Тот бюрократический «нажим», который Сталин теперь проводит аппаратными методами, без активности пролетарских и организованных бедняцких масс, нельзя назвать левым, т. е. пролетарским курсом. Нажим направо, сопровождающийся полицейским режимом в партии, арестами и ссылками оппозиционеров, предвидевших и предупреждавших о растущих опасностях, есть только бюрократическое извращение левой, т. е. пролетарской, линии».
Иными словами, оппозиция считала политику Сталина правой не из-за разногласий в политическом курсе, а из-за расхождений в методах достижения и в способах реализации общей для Троцкого и Сталина программы. Во внешней политике, там, где Троцкий предлагал захватывать власть на гребне стихийных народных восстаний, Сталин планировал использовать прежде всего Красную армию. В политике внутренней, там, где левая оппозиция планировала наступать на крестьянина «пролетарскими и организованными бедняцкими массами», Сталин решал проблемы «аппаратным нажимом» и «полицейскими» методами, то есть через сплошную коллективизацию и репрессии.
Троцкий, однако, упрямо продолжал называть Сталина «термидорианцем» на том основании, что тот хоть и повернул круто влево, применив и до крайности заострив лозунги, украденные у оппозиции, продолжал при этом усиливать преследование тех оппозиционеров, которые не стали перед ним на колени. Таковых, впрочем, оставалось все меньше и меньше. Для оправдания «капитуляции» перед Сталиным деятели оппозиции продолжали использовать словесную эквилибристику, связанную в основном с жонглированием категориями диалектики, позволявшей на базе «единства и борьбы противоречий» делать любые, удобные в данный момент выводы. Тем не менее остатки организованных групп оппозиционеров сохранялись как в столице, так и на периферии. По данным ОГПУ, в феврале — марте 1928 г. в Москве возобновилась деятельность групп «троцкистов», в которых участвовали главным образом студенты и служащие. Рабочих было очень мало. В Алма-Ату был послан представитель «центра» Ф. Юдин, которому удалось передать Троцкому пакет материалов. По возвращении Юдин передал москвичам директиву Троцкого «действовать в соответствии с особенностями момента», поскольку в Москве «легче разобраться в обстановке». Но «разобраться» им было не так уж легко. Сначала был арестован Юдин
[835]. Затем, 9 апреля, был арестован практически весь «московский центр». Скрыться удалось только трем москвичам, и они предприняли очередную попытку создать некое подобие нового «центра», который пытался перепечатывать и рассылать письма Троцкого и другие документы оппозиции
[836].
Немалый скандал произошел во время VIII съезда ВЛКСМ, когда в Большом театре 5 мая 1928 г. было разбросано около 200 оппозиционных листовок, причем виновники обнаружены не были. По данным ОГПУ, наряду с Москвой и Ленинградом, «троцкисты» продолжали сохранять свои активные организации на Украине, Северном Кавказе, в Казахстане, а также в Иваново-Вознесенске
[837]. Летом 1928 г. руководство ОГПУ констатировало, что «троцкистский актив» в Москве живо обсуждает полемику между Троцким, Радеком и Преображенским. Лишь некоторые из этих «активистов» поддерживали настроения примирения с ЦК, бо́льшая же часть считала политику ЦК «центристским метанием», неустойчивым и безнадежным, выступала за продолжение решительной борьбы против нынешнего партруководства. При этом ОГПУ уточняло, что «есть значительные кадры отходящих от оппозиции, которые подают заявления об обратном принятии в партию, целиком осуждают оппозицию и троцкизм, признавая их меньшевистский характер, и порывают с фракционностью, неизбежно скатывающейся на путь второй партии»
[838].
