Этому способствовал изданный в 1928 г. Максом Истменом объемистый (более 350 страниц) сборник, в который вошли платформа оппозиции и ряд других документов левой оппозиции. Сборник вышел под заголовком «Действительное положение в России»
[908]. Шахтман и Кэннон посетили Истмена, чтобы познакомиться и выразить ему благодарность за издание. Растроганный Истмен даже отдал американским коммунистам свой гонорар за книгу. Составлял он несколько сотен долларов, по тем временам огромные деньги
[909].
Неизвестно, перешел ли на сторону Троцкого кто-то еще из участников VI конгресса, но именно после конгресса стали формироваться организации его сторонников в разных странах. Сам же конгресс послушно выполнил волю Сталина, приняв резолюцию «Дело Троцкого, Сапронова и др.»
[910], и объявил принадлежность к «троцкистской оппозиции» несовместимой с пребыванием в ВКП(б). Содержание платформы оппозиции было объявлено контрреволюционным. Резолюция также указывала, что Троцкий и его сторонники продолжают «свою раскольническую работу и свою клеветническую кампанию против ВКП(б) и против пролетарской диктатуры». Ходатайства Троцкого, Радека, Сапронова и других о восстановлении в партии были отклонены.
VI конгресс Коминтерна явился очередным рубежом в битве Сталина с Троцким. Всевластие Сталина в СССР, формально закрепленное XV съездом партии, дополнялось теперь господством и над международной коммунистической организацией, ставшей безотказным проводником сталинской политики за границей. Разложение оппозиции, начавшееся с первыми высылками, вступило в решающую стадию, приведя в конечном итоге к тому, что внутри страны Троцкий оказался в полной изоляции. В письме Раковскому от 14 июля он осторожно, сохранив некоторый оптимизм, высказал прогноз на будущее: «Весьма вероятно, что блок Сталина с Бухариным — Рыковым сохранит еще на этом конгрессе видимость единства, чтобы сделать последнюю безнадежную попытку покрыть нас самой «окончательной» могильной плитой. Но именно это новое усилие и его безуспешность могут чрезвычайно ускорить процесс дифференциации внутри блока, ибо на другой день после конгресса еще обнаженнее встанет вопрос, что же дальше?»
[911]
И хотя Троцкий предугадал распад непрочного союза центриста Сталина с «правыми» Бухариным и Рыковым, упоминание Троцким «могильной плиты» наводило на весьма грустные мысли. Задавая вопрос «Что же дальше?», он, похоже, и сам не знал на него ответа. Более того, впервые он не пытался сделать вид, что знает. О его будущем в эти дни мог догадываться только один человек: Сталин.
9. Ликвидация оппозиции
С середины 1928 г. преследование сторонников оппозиции со стороны партийных органов и ОГПУ резко усилилось. Оппозиционеров не только исключали из партии, но снимали с работы, изгоняли из вузов, а некоторых, наиболее активных, все чаще подвергали избиениям и арестам, отправляли в политизоляторы, тюрьмы и лагеря. В отчетах секретных отделов ОГПУ появился специальный раздел об оппозиции, в котором по республикам, районам, городам фиксировалось количество арестов оппозиционеров и заведенных против них судебных дел. Руководители ОГПУ требовали от своих подчиненных непримиримости к тем, кто был объявлен «врагами». Особенно усердствовал председатель ГПУ Украины В. А. Балицкий
[912], давший указание составить «проскрипционные списки» участников оппозиции и связавший членов объединенной оппозиции с «украинской» — националистической, оппозиционной группой
[913].
Информационные сводки Московского комитета ВКП(б) о настроениях в рабочей среде на разных предприятиях столицы показывали, что к осени 1928 г. сторонники Троцкого еще сохранили определенное влияние среди рабочих. Две сводки, специально посвященные «троцкистским» выступлениям, в частности в связи с 11-й годовщиной Октября, имеются в архивном фонде Троцкого (это еще раз свидетельствует о том, что ему удавалось почти до конца 1928 г. поддерживать нелегальные связи со своими тайными сообщниками). Правда, в некоторых случаях органы ОГПУ и партийное руководство выставляли в качестве оппозиционных выступлений обычные проявления недовольства. Тем не менее бесспорными фактами оставались листовки, которые довольно широко распространялись на предприятиях накануне и в день празднования годовщины революции, а во время демонстраций — даже на Красной площади.
В начале сентября распространились сведения о том, что Троцкий серьезно болен, что у него тяжелые приступы малярии. В Москве и других городах была распространена листовка, в которой выражалось негодование, что Троцкого держат в малярийной Алма-Ате, тогда как «бюрократство с семьями направляют на курорты». Молотов (Сталин как раз находился в отпуске) счел необходимым поставить на заседание Политбюро 20 сентября вопрос «о листовках троцкистов». Секретарю Московской партийной организации Угланову и Ярославскому было предложено «средактировать в опубликовываемом докладе т. Угланова соответствующее место о состоянии здоровья Троцкого». Вместе с тем от всех партийных организаций потребовали «усилить идейно-политическую борьбу с троцкистскими элементами… путем решительного отпора на собраниях антипартийным выступлениям, ограничивая, однако, такую дискуссию действительным минимумом». Когда же Угланов на пленуме губкома заявил о «мнимой болезни» Троцкого, Седова направила ему гневное открытое письмо, которое получило широкое распространение в колониях ссыльных и распространялось как нелегальная листовка даже в Москве.
