Январь 1924 г. стал тем рубежом, когда критика и обвинения по адресу Троцкого вышли из плотно закрытых кремлевских кабинетов и стали по партийным, а затем и более широким агитационно-пропагандистским каналам распространяться по всей стране. Связано это было с XIII конференцией РКП(б), проходившей 16–18 января 1924 г. Накануне конференции господствовавшая в Политбюро группа приняла решение по «делу» Антонова-Овсеенко — деятеля, близкого к Троцкому еще со времени мировой войны, теперь занимавшего пост начальника Политического управления Реввоенсовета (ПУРа). В этом качестве Антонов-Овсеенко находился в двойном подчинении — он был непосредственно подотчетен председателю Реввоенсовета Троцкому и в то же время обязан был согласовывать свои действия с ЦК партии, так как ПУР считался отделом ЦК. 27 декабря 1923 г. Антонов-Овсеенко обратился в Политбюро и в Президиум ЦКК с письмом в защиту Троцкого. Он протестовал против «бесшабашных и безыдейных нападок на того, кто в глазах самых широких масс является бесспорно вождем — организатором и вдохновителем побед революции». Более того, в письме была высказана весьма неосторожная угроза, что Красная армия сможет «призвать к порядку зарвавшихся вождей»
[182]. Эти слова могли рассматриваться как угроза военного переворота.
Репрессии последовали почти немедленно, хотя само по себе наказание следует считать мягким. Антонову-Овсеенко было вынесено «порицание» за то, что он… не согласовал с ЦК вопрос о проведении партконференции военных вузов. Антонов-Овсеенко оспорил партийное решение. 2 января он обратился к Сталину с письмом, в котором объявлял, что нападки на него связаны с его критическими выступлениями во время недавней дискуссии о политике «большинства ЦК». «Вам нужен на руководящих постах подбор абсолютно «законопослушных» людей. Я к таковым не принадлежу»
[183], — писал Антонов-Овсеенко. Ровно через десять дней, 12 января, Антонов-Овсеенко был вызван на заседание Оргбюро ЦК и снят с поста за «неслыханный выпад». 15 января на пленуме ЦК он выступил с ответным заявлением: «Я отнюдь не заблуждаюсь, что этой широко ведущейся кампании дан определенный тон и не кем другим, как товарищем Сталиным»
[184]. После этого соратник Троцкого был отправлен в почетную ссылку послом в Прагу.
Троцкий в связи с болезнью не участвовал в XIII партконференции, на которой было произнесено немало осуждающих слов по его адресу. Еще 8 января в «Правде» было впервые опубликовано сообщение о состоянии здоровья Троцкого, в котором говорилось, что он 5 ноября заболел гриппом и что ввиду лихорадочного состояния больного и затянувшейся болезни ему предоставлен отпуск не менее чем на два месяца «для специального климатического лечения». Отпуск действительно был предоставлен решением Политбюро от 14 декабря
[185], 31 декабря состоялся консилиум кремлевских врачей, в том числе личного невропатолога и нейрохирурга Ленина О. Ферстера, констатировавший тяжелое состояние здоровья больного и признавший необходимым на некоторый срок его полное освобождение от всяких обязанностей, а 5 января по докладу наркома здравоохранения Н. А. Семашко Политбюро решило отправить его на лечение в Сухуми
[186].
Это означало фактическое отстранение Троцкого от активного участия в политической жизни страны. В предыдущие два месяца он, несмотря на заболевание, активно выступал в печати. Теперь же все выпады против Троцкого и его сторонников должны были оставаться без ответа. Троцкий оказывался в положении, аналогичном взятому под домашний арест в Горках Ленину. То, что речь шла именно о домашнем аресте Троцкого, свидетельствует письмо члена Коллегии ОГПУ А. Я. Беленького
[187], отвечавшего за охрану высшего руководства страны, главе правительства Автономной республики Абхазии, где находился Сухуми, Н. А. Лакобе
[188]: «Доктора прописали товарищу Троцкому полное спокойствие, и, хотя наши люди будут Троцкого охранять, я тем не менее прошу Вас… взять товарища Троцкого под свое крыло… Я уверен, что Вы полностью меня поняли. Конечно, не должно быть никаких митингов или формальных парадов». 5 января с аналогичным письмом к Лакобе обратился его шеф Дзержинский, настоятельно и многозначительно подчеркивавший, что «из-за его состояния здоровья товарищ Троцкий будет не в состоянии покидать дачу, и поэтому главная задача в том, чтобы не дать возможности каким-то посторонним или неизвестным лицам проникнуть внутрь»
[189].
Следует учесть, что именно в это время в «Правде» развернулась беспрецедентная (по масштабам того времени) травля Троцкого серией редакционных статей под общим названием «Долой фракционность (ответ редакции Ц[ентрального] о[ргана] т. Троцкому)»
[190]. Сопоставляя эту кампанию с сообщением о болезни, все те, кто следил за развитием политической ситуации, могли сделать вывод, что Троцкий снят со всех постов или, по крайней мере, фактически отстранен от работы. Именно к такому заключению пришел, например, писатель М. А. Булгаков, записавший в дневник: «Комментарии к этому историческому бюллетеню излишни. Итак, 8 января 1924 г. Троцкого выставили. Что будет с Россией, знает один Бог. Пусть он ей поможет»
[191].
