Оглянемся назад на этот спор. Правы мы или не правы? Правы. Ибо это шел спор не только о том, что делать с Троцким. Это шел спор о том, как должно руководящее большинство руководить партией, с какими методами оно должно подходить к оппозиции, в том числе и к теперешней, будущей. Вот о чем спор шел. Нужно ли человека за его ошибку отсечь, постараться его рядом толчков вышибить из партии, отрезать; поступить ли по-евангельски: рука твоя загноилась — отруби ее; или иначе: ошибки не замазывать, ошибки вскрывать, ошибки разъяснять, идейной пощады не давать. А работников, особенно выдающихся, которых у нас мало, нужно для партии беречь. И этот спор сказался в речи Сталина на Московской конференции. Он был выражен в том, что Сталин сказал: «У нас в упряжке бегут семь лошадей. Одна вдруг брыкаться, лягаться начала… Стоит ли ее выпрячь, или нужно ее постегать, и заставить запряжкой бежать?» Это была правильная, картинно выраженная мысль, потому если каждой лошадке, которая забрыкается, переламывать хребет, то в конце концов поедешь не на лошадке, а на одном дышле. А на нем далеко не уедешь (смех ). Вот как вопрос стоял.
В вопросе о разногласиях с Троцким мы считаем (я думаю, теперь можно задним числом и всем согласиться), что правы были мы, большинство. Никакой бы особенно роковой ошибки со стороны меньшинства не было бы, если бы не стали эту ошибку возводить в квадрат. В ответ на это из Ленинграда посыпались летучие словечки. То мимоходом [один] руководитель той или иной ленинградской организации обронится словечком вроде того, что необходима решительная борьба не только с троцкизмом, но и с полутроцкизмом, то другой. Нас это заинтересовало — где же полутроцкисты? (Троцкизм — понятно.) На это отвечали: возможно, что та кой существует. Что касается полутроцкизма, то мы сказали: если не можете указать, где он, — не пускайте лету чих слов. Для чего вам это нужно? Мы понимаем многое с намеков и понимаем, что в данном случае стали, обидевшись, что остались по вопросу о Троцком в меньшинстве, подводить стали здесь идейный фундамент. И другие летучие словечки, вроде того, что мы — стопроцентные большевики. Мы на это отвечаем: бросьте все словечки о стопроцентных большевиках. Был один стопроцентный большевик, да и тот умер, а остальные — так, около ста да поблизости, не дошли, так 84, 92, 96 процентов (аплодисменты )»
[302].
Смещение Троцкого с должности наркомвоенмора и председателя РВС весьма живо обсуждалось за рубежом, прежде всего в русских эмигрантских кругах. Выделялся в этом отношении еженедельный журнал «Иллюстрированная Россия», выходивший в 1924–1939 гг. в Париже под редакцией М. П. Миронова, которого в начале 30-х гг. на некоторое время сменил писатель А. И. Куприн. Проявляя вполне естественный интерес ко всему, что происходило в СССР, журнал поместил немало материалов о Троцком, в частности очерк анонимного московского корреспондента «Толки о Троцком». При этом передавались самые разнообразные слухи, которые по этому поводу ходили в Москве. По мнению собеседников, с которыми беседовал автор статьи, время Троцкого еще далеко не завершилось
[303]. Спустя месяц тот же журнал поместил выдуманное сатирическое интервью с Троцким за подписью «Летучий голландец». Автор издевался и над Троцким, и над правившей в СССР партией. В придуманной беседе Троцкий делился впечатлениями и размышлениями после кавказского лечения, во время которого у него нашли «разжижение мозгов. Это, знаете, у нас в партии наследственное». Что же касается приверженности партийной дисциплине бывшего наркомвоенмора, то Троцкий соглашался работать там, куда пошлет партия (в этой части статьи автор попал в точку): «сегодня — Главкомштык, завтра — Главинструктор по комсомольским абортам, послезавтра — живоцерковный Главстароста» и т. д.
Нужно отметить, что острила не только антисоветская эмигрантская пресса. Коммунисты тоже острили. В папке документов, собранных Зиновьевым в 1925 г. и касавшихся обсуждения проекта его доклада и статьи Сталина об итогах пленума Исполкома Коминтерна, оказалась ироническая циничная ремарка, сделанная Бухариным: «Тезисы о статье тов. Сталина, хитроумно названные тезисами о расширенном пленуме ИККИ. Издание исправленное и дополненное, частию переделанное наоборот с использованием общего внутреннего врага, маркиза Троцкизы де Сухумо. Постановка ЦК РКП(б). Отв. режиссер «Семерка»
[304].
Для непосвященного обывателя и для прессы Троцкий оставался «великим вождем». Он не был предан публичной анафеме, его речи публиковались в центральной, республиканской и областной прессе, издавались отдельными брошюрами. Вот как описывала приезд Троцкого с докладом в Тифлис республиканская газета «Советский юг», редакция которой, разумеется, хорошо знала, на что она имеет право, а не что — не имеет, и больше всего боялась нарушить волю вышестоящего московского начальства: «Вдруг, к 18-ти часам дня, быстро пронеслась по мастерским радостная весть о прибытии тов. Троцкого, собирающегося выступить перед рабочими. Со всех концов огромных мастерских потекла лавина рабочих, собравшая до 7-ми тысяч людей. Разместились кто где мог, стало тесно. Под сокрушительное «ура» тов. Троцкий входит на наскоро сделанную трибуну»
[305].
Во многих выступлениях на местах, говоря о социалистических задачах, Троцкий сосредотачивал внимание на необходимости развития крупной промышленности. Именно такой характер носила, например, его речь на заседании Кисловодского горсовета 8 ноября 1925 г., выпущенная отдельной брошюрой
[306]. На вечере сибиряков Лев Давидович высмеял идею поворота сибирских рек, сказав, что такое может произойти только в Театре Мейерхольда, но к индустриализации Сибири и к освоению Северного морского пути призвал отнестись крайне серьезно. Верный своей традиции воедино увязывать внутренние и международные дела, он говорил: «Сибирь есть сейчас великий мост между Москвой и Кантоном… Чем больше упрочивается советский порядок в северной и центральной Азии, тем увереннее становится поступь китайских народных масс»
[307].
Результатом размышлений о задачах и перспективах советской экономики явилась брошюра (исходно: серия статей) «К социализму или к капитализму?», в которой основным объектом изучения стали разработанные Госпланом СССР контрольные цифры развития народного хозяйства на 1925–1926 гг. Автор всячески подавлял здесь свои критические суждения, которые, безусловно, имели место, поскольку ориентация делалась на поощрение экстенсивного развития сельского хозяйства и легкой промышленности, и лишь во вторую очередь — на развитие тяжелой промышленности, производство средств производства.
