Троцкий базировался на довольно пессимистических расчетах Особого совещания по восстановлению основного капитала (ОСВОК), согласно которым к 1929 г. душевое потребление промышленных товаров в СССР, составлявшее в 1913 г. 47 рублей, в 1926 г. сократилось до 25 рублей, а в 1929 г. может подняться при существующих темпах хозяйственного развития до 44 рублей (в ценах 1913 г.), то есть и тогда не достигнет еще довоенного уровня. Он в полной мере отдавал себе отчет, хотя и не формулировал этого, что разглагольствования о достижении к середине 20-х гг. в СССР довоенного уровня развития производства были элементарной ложью. В то же время, согласно тем же расчетам ОСВОК, предполагалось, что темп производства сельскохозяйственной продукции будет таковым, что она достигнет к 1929 г. 106 % довоенного уровня. Кроме того, крестьянское хозяйство, по мнению Троцкого, из-за отмены земельных платежей увеличило свою покупательную способность на примерно 500 миллионов рублей в год. Все это означало, что на протяжении ближайших лет, по мысли Троцкого, товарный голод будет усиливаться, если против него не будут приняты эффективные меры, поскольку у крестьянина денег становится больше, чем было в 1913 г., а товаров производится меньше, чем в довоенный период.
Троцкий приходил к выводу, что «необходимо перестать отделываться от вопросов промышленности общими фразами, а подойти к делу с конкретными расчетами», понять, что темп развития промышленности явно недостаточен, что необходимо начать перераспределение хозяйственных накоплений по линии, способной обеспечить смягчение диспропорции между промышленностью и сельским хозяйством. «Необходимо прекратить легкомысленную болтовню о сверхиндустриализаторстве, перевести резолюцию XIV партсъезда на язык цифр и точных директив и приступить к ее выполнению в полном объеме». И хотя в этом документе Троцкий не предрешал вопроса о том, как именно может быть обеспечено перераспределение хозяйственных накоплений, было очевидно, что он постепенно приближался к взглядам Преображенского по поводу «первоначального социалистического накопления», двигаясь в сторону теории «сверхиндустриализации», проводимой за счет крестьянства.
Об этом можно судить, в частности, по еще одному тексту, подготовленному в отпуске: нового варианта вопросов и ответов, которые Троцкий написал, повторяя по форме аналогичный документ Радека
[489]. Отвечая на поставленный самим Троцким вопрос: «Верно ли, что оппозиция хочет без оглядки перекачивать крестьянские накопления в промышленность?», Троцкий давал очень осторожный ответ. С одной стороны, он повторял, что «накопления в стране распределяются неравномерно между промышленностью и непромышленными слоями населения, откуда и возникает товарный голод, питающий частника и ослабляющий социалистические элементы нашего хозяйства». С другой — заверял, что решающее значение имеет не то, сколько рублей отложил про запас крестьянин, а то, что он может купить на эти деньги. «Крестьянство в целом выиграло бы, вложив бо́льшую, чем сейчас, долю своих накоплений в государственную промышленность, которая с избытком вернула бы ему эти накопления в виде более дешевых товаров».
Наверное, со сказанным можно было бы согласиться, если бы речь шла об экономике развитого рыночного хозяйства. Но проводимое советским правительством временное тактическое отступление от социалистических принципов, называемое НЭПом, было далеко от капиталистических рыночных отношений и развитой рыночной экономики, в которой крестьянин добровольно, не опасаясь политических репрессий правительства и доверяя ему, вкладывает свои деньги в промышленность страны. НЭП, в основе которого лежали временно допускаемые компартией капиталистические отношения в деревне, для советского руководства был главным раздражающим фактором в социалистической экономике и должен был умереть в ту ми нуту, когда в нем отпала бы жесткая необходимость. Говорить о добровольном вложении крестьянином «своих накоплений в государственную промышленность», зная, что крестьянство является мелкобуржуазным врагом социализма, которому на практике возвращать «с избытком» государство ничего не планировало, мог только оторванный от земной действительности «перманентный революционер» Троцкий, обманывавший в данном вопросе и себя, и своих соратников, и крестьянство. Речь шла не о том, даст ли город деревне «более дешевые товары». Речь шла о том, предоставит ли город возможность крестьянину выжить физически. Или же — ради увеличения темпов промышленного развития отнимет у крестьянина все.
«Левый» оппозиционер Троцкий, противопоставлявший себя «правому» большинству Сталина — Бухарина, вряд ли предполагал, что «правый» Сталин, внимательно изучив материалы оппозиции, настаивающей на сверхиндустриализации, отвергнет эти планы, как обременительные для экономики и населения страны, но встанет затем на путь «сверхсверхиндустриализации», куда более радикальной, чем те проекты, которые намечали Троцкий и Преображенский. Троцкий конечно же не догадывался и о том, что вместо поощрения вкладывания крестьянином «накоплений» в промышленность Сталин, проанализировав программу оппозиционеров в аграрном вопросе, встанет на путь сплошной коллективизации крестьянского сельского хозяйства и не просто разорит деревню, а уничтожит миллионы крестьянских душ. Проводимые Сталиным индустриализация и коллективизация были логическим продолжением того, что неуверенно предлагал партии и правительству левый оппозиционер Троцкий в 1926–1927 гг. Как и в случае с пятилеткой, Сталин просто украл идеи Троцкого, а нанятые генсеком советские пропагандисты и историки сделали все возможное для того, чтобы об этой краже как можно скорее забыли.
После завершения отпускного периода, когда и Троцкий, и ряд сторонников Сталина, поднакопив силы, возвратились в Москву для продолжения политических схваток, оппозиция стала терпеть в противостоянии со сталинским большинством очередные поражения. 3 октября Зиновьев, Пятаков и Троцкий направили в Политбюро протест против распространения про оппозицию всевозможных слухов и сплетен. Авторы подчеркивали, что только открытая дискуссия и скорейшее проведение съезда способны вывести партию из состояния перманентного кризиса
[490]. На следующий день последовало еще одно заявление группы с предложением найти «мирный выход» из создавшегося положения
[491]. Ничего принципиально нового в этом документе не было. По всей видимости, он был направлен в различные партийные органы с тем, чтобы об оппозиции стало известно широким партийным массам.
5 октября оппозиционеры потребовали немедленного созыва заседания Политбюро «для обсуждения практических мер, которые должны иметь своей целью ограждение партии от потрясений и революции от опасностей». В ответ на это Бухарин и Томский подготовили и распространили документ с резкими обвинениями по адресу «партийных баронов», которые «разыгрывают на спине партии свои фантазии»
[492], а партийный фельетонист и поэт Демьян Бедный сообщил читающей публике (по указанию Сталина) о разногласиях в коммунистических верхах. Его творение было опубликовано в бухаринской «Правде» под ничего хорошего не предвещавшим Троцкому названием «Всему бывает конец». По адресу организатора октябрьского восстания и бывшего наркомвоенмора, председателя РВС Республики и члена Политбюро автор на страницах центрального органа партии выдвинул обвинения в стремлении к политическому и даже военному перевороту:
