Оппозиционеры ответили на исключение «письмом-обращением» к партии, которое было напечатано на гектографе в виде листовки и распространялось нелегально. В нем говорилось: «Все ссылки на волю партии, якобы осудившей фракционную работу Троцкого и Зиновьева, являются надругательством и насмешкой над партией, ибо ей не сообщили документы, ибо она не знает, за что ей приходится осуждать тт. Троцкого и Зиновьева». Оппозиционеры указывали, кроме того, что принятое ЦК и ЦКК решение предвещает переход к массовым арестам
[668]. В этом они оказались правы. Сколько-нибудь значительной циркуляции листовка не получила и вследствие равнодушия основной части коммунистов к борьбе в верхах, и по причине все более возрастающей боязни репрессий, и благодаря действиям органов ОГПУ и парткомитетов.
На практике исключение Троцкого из партии явилось тяжелым ударом по еще сохранявшейся объединенной оппозиции, особенно в провинции, оторванной в информационном плане от столиц. Украинские партийные чиновники в своих рапортах отмечали, что были случаи, когда коммунисты, узнав об исключении Троцкого, сдавали свои партбилеты, заявляя, что раз Троцкого нет в партии, то и им там не место. По подсчетам местных парткомов, против исключения Троцкого и Зиновьева из партии выступило 10–15 % коммунистов
[669].
Троцкому и его семье было предложено немедленно покинуть квартиру в Кремле, которую Троцкие занимали со времени перевода правительства в Москву в 1918 г., и они на время переехали к Белобородову, формально остававшемуся еще на посту наркома внутренних дел РСФСР, но фактически отстраненному от работы и занимавшемуся исключительно пропагандой оппозиционных взглядов, в частности на родном ему Урале.
Квартира Белобородова после переезда туда Троцкого стала микроскопическим военным лагерем. В ней собирались руководители оппозиции, сюда приходили за указаниями активисты, здесь непрерывно дежурили несколько сторонников Троцкого из числа военных, сопровождавшие его при всех передвижениях по городу в качестве вооруженной охраны
[670]. Уже 15 ноября Троцкий послал секретарю ЦИК СССР Енукидзе официальное письмо об освобождении кремлевской квартиры: «Сим извещаю, что, в связи с состоявшимся обо мне решением, я вчера, 14 ноября, выселился из занимавшейся мною до сих пор квартиры в Кремле. Впредь до того, как найду себе постоянную квартиру, я временно поселился в квартире тов. Белобородова (улица Грановского 3, кв. 62)
[671]. Ввиду того, что мой сын заболел, жена и сын останутся в Кремле еще в течение нескольких ближайших дней. Надеюсь, что квартира будет освобождена окончательно не позже 20 ноября»
[672].
Через два дня, 17 ноября, вышло постановление Совнаркома СССР за подписью председателя СНК Рыкова о снятии Троцкого с наиболее ответственного государственного поста, который он все еще занимал, — председателя Главконцесскома
[673]. Затем последовали официальные акты о лишении Троцкого других занимаемых им должностей. Под влиянием происшедших событий 16 ноября застрелился А. А. Иоффе — близкий знакомый Троцкого еще по венскому периоду, заместитель Троцкого по Концессионному комитету, участник Брестких переговоров, затем известный советский дипломат, преподаватель МГУ, а в последнее время еще и оппозиционер
[674]. Тяжело болевший Иоффе (помимо туберкулеза обоих легких, он страдал хроническим воспалением желчного пузыря и полиневритом — множественным воспалением нервов) был отстранен как оппозиционер от партийной работы, а затем и от преподавания в Московском университете, где он читал курс по востоковедению. Над Иоффе открыто издевались. По решению Лечебной комиссии ЦК был созван консилиум профессоров, которые единодушно приняли решение о необходимости срочной его отправки на длительное лечение за границу. Однако Лечебная комиссия медицинское предписание проигнорировала и к тому же лишила Иоффе (как и других оппозиционеров) бесплатных лекарств Кремлевской аптеки. Теперь все необходимые медикаменты приходилось покупать в обычных городских аптеках по очень высокой цене, на общих основаниях. Иоффе был полностью лишен медицинской помощи и угасал в страшных муках.
Перед смертью Иоффе написал Троцкому большое письмо, в котором не только описывал свои мытарства последних месяцев, но и давал политические оценки ситуации в партии и стране. Коснулся он и личности самого Троцкого, и отношения к нему Ленина: «Я никогда не сомневался в правильности намечавшегося Вами пути, и Вы знаете, что более 20 лет иду вместе с Вами… Вы политически всегда были правы, начиная с 1905 года, и я неоднократно заявлял, что собственными ушами слышал, как Ленин признавал, что и в 1905 году не он, а Вы были правы. Перед смертью не лгут, и я еще раз повторяю Вам это теперь… Но Вы часто отказывались от собственной правоты в угоду переоцениваемому Вами соглашению, компромиссу. Это ошибка. Повторяю, политически Вы всегда были правы, а теперь более правы, чем когда-либо. Когда-нибудь партия это поймет, а история обязательно оценит»
[675].
Письмо Иоффе было конфисковано ОГПУ в числе всех бумаг Иоффе, поскольку сотрудники этого ведомства первыми приходили в квартиры умерших высокопоставленных партийных работников и, согласно имевшимся тогда инструкциям, опечатывали и увозили всю документацию покойников. Отдельный запечатанный пакет с надписью «Троцкому», в котором лежало объемное письмо Иоффе, был тотчас передан Сталину, который распорядился его засекретить. Однако супруга Иоффе Мария Михайловна, не успевшая это письмо даже прочитать, рассказала о существовании пакета ряду партийных работников, и даже Троцкому
[676] [676]. После известных колебаний Сталин изменил свое решение. В ОГПУ была сделана фотографическая копия письма (тогда это был единственный способ копирования документов) и отдана Раковскому. Оригинал так и остался в ОГПУ. «Почему письмо, написанное Иоффе для меня и запечатанное им в конверт с моей фамилией, было вручено Раковскому, и притом не в оригинале, а в фотокопии, объяснить не могу», — писал позже Троцкий
[677]. Скорее всего, соображения были сугубо бюрократические. Сталин распорядился возвратить текст, но ОГПУ не пожелало расставаться с подлинником и отдало фотокопию. Троцкий был уже беспартийным, а Раковский, известный соратник Троцкого, с одной стороны, и близкий друг Иоффе — с другой, оставался пока еще членом партии. Вот и решили передать письмо Иоффе Троцкому через Раковского.
