Раковскому понадобились невероятное самообладание, сдержанность и сосредоточенность, чтобы выступать с трибуны съезда, так как уже после первых его слов со всех сторон начали раздаваться грубые и оскорбительные выкрики: «Контрреволюционное выступление», «Троцкий послал Раковского использовать трибуну съезда», «Вы — несчастные изменники» и т. п. Когда же оратор попытался перейти к внутрипартийным делам, истерия стала особенно злобной. Под этот аккомпанемент председатель собрания заявил, что время, отведенное для выступления оратора, истекло, хотя было очевидно, что регламент нарушен не Раковским, а хулиганскими выкриками клакеров
[693].
Речь Раковского, несмотря на то что она не была закончена, сильно задела генсека
[694]. Не случайно весь первый раздел своего заключительного слова Сталин посвятил полемике с Раковским
[695]. Сравнение этого выступления с другими высказываниями Сталина против оппозиции показывает, что его заключительная речь на XV съезде была особенно злобной и раздраженной, хотя направлена она была не против Троцкого, а против второстепенного оппозиционера: «Раковский утверждает, что оппозиция является левым сектором нашей партии. Это курам на смех, товарищи. Такое заявление делается, очевидно, для самоутешения политических банкротов. Доказано, что оппозиция есть меньшевистское крыло в нашей партии, что оппозиция скатилась к меньшевизму, что оппозиция превратилась объективно в орудие для буржуазных элементов… Раковский, очевидно, окончательно запутался и спутал правое с левым. Помните гоголевского Селифана: «Эх ты, черноногая… Не знает, где право, где лево!..» Раковский заявляет, далее, что оппозиция сигнализирует нам об опасностях, о трудностях, о «гибели» нашей страны. Вот уж действительно «сигнализаторы», спасающие партию от «гибели», когда сами гибнут и действительно нуждаются в спасении! Сами еле на ногах стоят, а лезут спасать других! Не смешно ли это, товарищи? (Смех )».
10 декабря Муралов, Радек и Раковский обратились к съезду с новым письменным заявлением
[696], вероятно предварительно согласованным с Троцким. Подтверждая прекращение фракционной работы, они требовали соблюдения демократических принципов в партии и настаивали на правильности своих прежних выводов: «В то же время мы считаем, что наши взгляды, изложенные в платформе и тезисах, каждый из нас в рамках устава может защищать перед партией. Отказ от защиты своих взглядов в партии политически равносилен отказу от самих взглядов. Такой отказ был бы для нас обязателен, если бы мы убедились в их неправильности, т. е. в их несоответствии программе ВКП или их маловажности с точки зрения судеб партии и диктатуры пролетариата. В противном случае отказ от защиты своих взглядов явился бы на деле отказом от выполнения своего элементарного долга по отношению к партии и рабочему классу. Мы не сомневаемся, что наши единомышленники, в том числе и исключенные из партии, докажут свою верность партии Ленина и не колебнутся в деле ограждения единства, как необходимого условия диктатуры пролетариата. Мы твердо верим, что партия найдет пути снова вернуть в свои ряды исключенных и освободить арестованных за оппозиционную деятельность».
Хотя в этом документе, наряду с демагогией и словесной риторикой, можно обнаружить скрытые намеки на готовность отступления и отказа от своих взглядов, символическое для оппозиции «ВКП» вместо «ВКП(б)» выдавало отказ авторов текста от «капитуляции» перед Сталиным. Подтверждением этого было новое заявление — от 18 декабря, подписанное Мураловым, Радеком, Раковским и Смилгой и оглашенное в тот же день Смилгой на съезде
[697]. Оно было вызвано предложением Орджоникидзе об исключении участвующих в съезде оппозиционеров из партии. В заявлении оппозиционеров говорилось: «Исключение из партии лишает нас партийных прав, но не может освободить нас от тех обязанностей, которые приняты каждым из нас при вступлении в ряды Коммунистической партии. Исключенные из ее рядов, мы остаемся, как и раньше, верными программе нашей партии, ее традициям, ее знамени. Мы будем работать над ук реплением Коммунистической партии, ее влияния на рабочий класс».
Авторы заявления решительно отвергали приписываемое им намерение создать вторую партию и антисоветскую деятельность, а также характеристику их взглядов как меньшевистских, что так подчеркивал в своем выступлении Сталин. Кроме того, оппозиционеры настаивали на необходимости проведения внутрипартийной реформы.
Логично и обоснованно звучала мысль оппозиционеров о том, что пугало «троцкизма» носит фальшивый характер, представляет собой попытку «произвольно связать величайшие вопросы нашей эпохи с давно минувшими дореволюционными разногласиями, к которым большинство из нас не было причастно». Особо подчеркивалось, что и подписавшие это заявление партийные деятели, и все прочие оппозиционеры полностью и целиком стоят на позициях большевизма. Констатируя усиление расправ над инакомыслящими коммунистами, в частности исключение из ВКП(б) свыше тысячи оппозиционеров и планируемое исключение новых тысяч, руководство оппозиции справедливо указывало, что происходят эти репрессии в условиях, когда сталинское большинство берет на вооружение именно те левые лозунги, за которые билась оппозиция: ограничение кулачества, борьба против бюрократизма, сокращение рабочего дня. Нельзя с успехом осуществить эти лозунги, говорилось в заявлении, отсекая от партии «тех, которые добивались в продолжении последних лет отпора растущим силам кулака, настойчиво выступали против бюрократических извращений и ставили в очередь дня более быстрое улучшение положения рабочих». Таким образом, уже в декабре 1927 г. сами оппозиционеры заподозрили Сталина в том, что, расправляясь со сторонниками Троцкого, он на самом деле берет на вооружение его программу.
При сохранении существовавшего партийного режима оппозиционеры предрекали неизбежность новых расколов в партии, новых репрессий и исключений, хотя никто, в том числе и Троцкий, представить себе не мог, какие гигантские масштабы примет сталинский террор в приближающихся 30-х гг. Попытки оппозиции найти возможность компромисса со Сталиным, договориться о совместной работе ценой приемлемых взаимных уступок, установка Троцкого и его сторонников во всех случаях действовать в рамкам коммунистической партийной системы были изначально обречены на провал, были абсолютно бессмысленны и указывали на полное непонимание Троцким того, что происходит в Советском Союзе.
Договориться со Сталиным было невозможно. Ни искренне раскаявшиеся оппозиционеры, ни навсегда преданные и верные сталинисты не могли рассчитывать на его понимание и прощение. Но в 1927 г. последние чувствовали себя абсолютно уверенно, не сомневаясь, что поддержка линии Сталина гарантирует им довольствие и благополучие. На фоне этого обманчивого пожизненного комфорта большинства делегатов съезда заявление оппозиционеров, чье исключение из партии уже было предрешено инициативой Орджоникидзе, выглядело наивным донкихотством, упрямством, самонадеянностью и даже глупостью: «Верные учению Маркса и Ленина, кровно связанные с ВКП и Коминтерном, мы отвечаем на наше исключение из ВКП твердым решением впредь бороться беззаветно под старым большевистским знаменем за торжество мировой революции, за единство коммунистических партий, как авангарда пролетариата, за защиту завоеваний Октябрьской революции, за коммунизм, за ВКП и Коминтерн».
