В Москве Фейхтвангер был принят Сталиным, с которым у него состоялась «дружеская беседа». «Что такое партия троцкистов? — сказал во время этой беседы Сталина. — Как оказалось — мы это знали давно — это разведчики, которые вместе с агентами японского и германского фашизма взрывают шахты, мосты, производят железнодорожные крушения»
[779]. Добрую половину всей беседы Сталин посвятил «добровольным признаниям» обвиняемых и подсудимых, которые «хотят перед приговором все рассказать, раскрыть». В посланной перед отъездом из Москвы публичной телеграмме Фейхтвангер угоднически выразил диктатору свою признательность за теплый прием и восхищение мощью и умом Сталина
[780].
Написанная же по следам этой поездки книга Фейхтвангера «Москва 1937: Отчет о поездке для моих друзей» была выпущена вначале пробным, секретным тиражом с грифом «Особое бюро НКВД. Перепечатка воспрещена» для высшего руководства страны, получила полное одобрение Сталина и только после этого была экстренно издана большим тиражом. Она была сдана в набор 23 ноября 1937 г. и подписана к печати на следующий день. Правда, в 1950 г. советские цензоры усмотрели в этой книге криминал: недостаточно восторженные оценки Сталина, признание существования в СССР цензуры и многое другое. Книга немедленно была изъята из продажи и библиотек (в библиотеки она была возвращена в 1958 г.)
[781].
Одна из главок книги Фейхтвангера называлась «Сталин и Троцкий». Она была полна внешне рассудительных, а по своей сущности злобных наветов против сталинского врага. Крайне критически Фейхтвангер оценивал и мемуары Троцкого: «Логика Троцкого парит, мне кажется, в воздухе; она не основывается на знании человеческой сущности и человеческих возможностей… Книга Троцкого полна ненависти, субъективна от первой до последней строки, страстно несправедлива, в ней неизменно мешается правда с вымыслом… Троцкий — быстро гаснущая ракета. Сталин — огонь, долго пылающий и согревающий». На этом фоне утверждение немецкого писателя о том, что Сталин дал указание поместить портрет Троцкого в изданную в СССР «Историю гражданской войны», казалось мелкой неточностью.
20 января Троцкий написал статью «Семнадцать новых жертв ГПУ», которая под различными заголовками была опубликована в нескольких странах
[782]. Статья предшествовала процессу: она написалась под впечатлением только что появившегося советского официального сообщения о раскрытии «нового заговора». Троцкий отмечал, что новые подсудимые одно время были единомышленниками Троцкого, но отреклись от левой оппозиции: «Я клеймил их открыто как перебежчиков. Они повторяли все официальные клеветы против меня… Я вышел, наконец, из норвежского заточения. Я принимаю вызов фальсификаторов. Не сомневаюсь, что мексиканское правительство, столь великодушно оказавшее мне гостеприимство, не помешает мне проявить перед мировым общественным мнением всю правду о величайших подлогах ГПУ и его вдохновителей. В течение всего предстоящего процесса я остаюсь в распоряжении честной и беспристрастной печати».
Вслед за этим последовала целая череда статей, заявлений, писем, обращений, в которых Троцкий разоблачал судебные фальсификации обоих «открытых» процессов и чисток, развязанных Сталиным против партии. Кроме того, 30 января Троцкий записал на пленку речь для американского киножурнала, в которой приводились конкретные факты лжи и фальшивок на двух московских и новосибирском процессе, состоявшемся в ноябре 1936 г. Особое значение Троцкий придавал своему обращению к массовому митингу на нью-йоркском ипподроме, созванному американским Комитетом защиты Троцкого, развернувшим в те дни весьма энергичную работу. К участникам митинга, назначенного на 9 февраля, Троцкий должен был обращаться по телефону из Мехико. На митинге присутствовало около 6,5 тысячи человек — цифра для такого рода мероприятия весьма внушительная. Однако телефонная связь в самом начале прервалась. Не исключено, что она была нарушена по заданию советской разведки; установить точную причину обрыва не представлялось возможным. На случай сбоя или саботажа Троцкий заранее подготовил, записал и передал в Нью-Йорк короткую двухминутную с небольшим речь на английском языке. Именно эта запись и была пушена в эфир собравшейся аудитории
[783]. Показав в самых общих чертах истинный смысл и характер той кровавой вакханалии, которая происходила в Москве, Троцкий особое внимание уделил своему предложению о создании международной следственной комиссии, причем снова повторил высказанное ранее предложение отдаться в руки НКВД, если комиссией будет установлена его вина: «Я заявляю: если эта комиссия признает, что я виновен хотя бы в небольшой части тех преступлений, которые взваливает на меня Сталин, я заранее обязуюсь добровольно отдаться в руки палачей из ГПУ. Надеюсь, это ясно. Я делаю это заявление перед лицом всего мира. Прошу печать разнести мои слова до самых глухих уголков нашей планеты. Но если комиссия установит, что московские процессы — сознательный и преднамеренный подлог, построенный из человеческих нервов и костей, я не потребую от своих обвинителей, чтоб они добровольно становились под пулю. Нет, достаточно будет для них вечного позора в памяти человеческих поколений! Слышат ли меня обвинители в Кремле? Я им бросаю свой вызов в лицо. И я жду от них ответа!»
Обвинители в Кремле, безусловно, если не услышали, то прочитали эту страстную речь, но готовились они не к дискуссии по существу выдвинутых Троцким обвинений, а к ответу, в более привычной и естественной для них форме: к физической расправе с Троцким. Между тем на митинге в Нью-Йорке была принята резолюция с требованием создать международную комиссию для расследования обвинений, выдвинутых на московских процессах. И в то время как американский Комитет в защиту Троцкого энергично готовил контрпроцесс, сам главный обвиняемый, ставший теперь главным обвинителем, публиковал все новые и новые материалы, разоблачавшие Сталина.
Сдвоенный мартовский номер «Бюллетеня оппозиции» за 1937 г. был почти полностью посвящен московским фарсам и процессам в некоторых других городах, в частности получившему широкий отклик суду в Новосибирске (19–22 ноября 1936 г.), на котором в качестве обвиняемого предстал вместе с советскими жертвами немецкий инженер Стиклинг, работавший по контракту в СССР. При помощи выбитых у него «чистосердечных признаний» власти стремились доказать связь Троцкого с нацистской Германией в деле проведения диверсионной и подрывной работы, пытались представить Троцкого в виде прямого агента гестапо. В материалах «Бюллетеня», подготовленных в основном самим Троцким, рассказывалось о смысле новых процессов, причем связывались они не со стремлением Сталина укрепить личную диктатуру и повергнуть страну в перманентный хаос (вместо перманентной революции), а с боязнью правившей касты потерять власть: «Увековечить господство бюрократов под прикрытием демократических фраз — такова задача новой конституции, смысл которой речи прокурора Вышинского, меньшевика-карьериста, вскрывают гораздо лучше, чем бесцветная риторика Сталина на последнем съезде Советов
[784]. Такова политическая основа новых процессов»
[785].
