3. Последние тексты и начало Второй мировой войны
Работая над книгой о Сталине, Троцкий не прекращал писать политико-публицистические статьи, посвященные текущим событиям, международной ситуации, интернациональным задачам троцкистов. В его публицистике наибольшее внимание тоже уделялось Сталину. Во-первых, в условиях назревавшей, а затем начавшейся Второй мировой войны позиция СССР привлекла всеобщее внимание, а во главе Советского Союза стоял советский диктатор Сталин, и именно он определял внутреннюю и внешнюю политику огромной страны. Во-вторых, Троцкий невольно переносил направленность «Сталина» и на материалы, которые готовил для публикации в газетах и журналах. Наконец, в мексиканском изгнании у Троцкого вновь пробудился интерес к мемуаристике, а в воспоминаниях он обращался к драматическим сюжетам, в которых особенно часто на первый план выходил все тот же Сталин, обыгравший его в политических баталиях и выславший на «планету без визы».
Первым из публицистических откликов и на московские процессы, и на роль в них Сталина, и на итоги контрпроцесса явилась обширная статья, которую Троцкий посвятил памяти своего старшего сына, назвав ее «Их мораль и наша»
[867]. Внешне статья была посвящена традиционному коммунистическому тезису о классовой обусловленности нравственности и о кризисе демократической морали в принципе. Этот тезис дополнялся утверждением о том, что не только цель должна оправдывать средства, но и сама по себе цель должна быть оправданна. Здесь автор ступал на скользкий путь рассуждений о соотношении между целью и средствами, втягивался в софистический клубок, из которого невозможно было выпутаться. Однако на самом деле статья была о другом — о глубочайшей аморальности высшего советского руководства и о тех проповедниках общечеловеческой морали на Западе, которые по разным причинам поддерживали Сталина и его клику. «Раболепство, лицемерие, официальный культ лжи, подкуп и все другие виды коррупции начали пышно расцветать в Москве уже в 1924–1925 гг. Будущие судебные подлоги открыто готовились на глазах всего мира. В предупреждениях недостатка не было. Однако «друзья» не хотели ничего замечать», — писал Троцкий, забывая, что первые показательные процессы происходили при нем, еще в тот период, когда сам Троцкий был у власти, и он всегда с энтузиазмом участвовал в этих судебных разбирательствах (пока был членом правительства).
Троцкий внимательно следил за третьим московским процессом — «процессом 21-го», который был нелепо, по его мнению, назван Сталиным судом над «правотроцкистским блоком». Этот спектакль разыгрывался, как и предыдущие два, в Доме союзов 2—13 марта 1938 г. По общему мнению наблюдателей, это была наиболее важная судебная расправа, ибо четырьмя главными обвиняемыми были крупнейшие большевистские лидеры: теоретик и идеолог Бухарин, бывший председатель Совнаркома Рыков, бывший секретарь ЦК и заместитель наркома иностранных дел Крестинский, бывший глава украинского советского правительства и известный деятель международного коммунистического движения Раковский. Вместе с ними на скамье подсудимых находились бывший нарком внутренних дел Ягода, готовивший предыдущие судебные процессы, несколько известных кремлевских врачей, которых обвиняли в подготовке убийств советских государственных деятелей, и ряд второстепенных лиц, фигурировавших в качестве «амальгамы» как «исполнители» вредительских замыслов. В их числе был, между прочим, и П.П. Буланов, который в 1929 г. по указанию Сталина депортировал Троцкого в Турцию.
По просьбе Троцкого из Парижа ему посылали материалы, связанные с современным политическим положением в СССР. Иногда это были размышления и даже пересказанные слухи, труднопроверяемые и не всегда правдивые. Но отсеивать верное от неверного в тех условиях было действительно трудно. 14 февраля 1938 г. Эстрина писала Троцкому, что за несколько дней до этого она беседовала с иностранным журналистом, высланным из СССР. Этот «умный и наблюдательный человек» высказал мнение, что «никакого троцкизма ни в России, ни тем более в партии нет». Он поведал также, что бывший председатель Совнаркома Рыков расстрелян, что Орджоникидзе умер от отравления и что члены Политбюро, кроме Ежова, настроены против Сталина. Из этих сведений и рассуждений следовал прогноз о том, что положение «острого террора» долго продолжаться не может. «Если Сталин не сдаст позиций и не утихомирит страну сам, он будет свергнут либо армией, либо рабочими, среди которых растет острое недовольство всем режимом»
[868]. Как это обычно бывает, лишь небольшая часть предположений соответствовала действительности.
Мексиканский изгнанник стал набрасывать первые свои отклики на новое судилище еще до его открытия, сразу после появления в печати обвинительного заключения, за четыре дня до начала самого процесса. Он подчеркивал, что Сталин похож на человека, пытающегося утолить жажду соленой водой. Он инсценирует дальнейшие судебные подлоги, становясь жертвой собственной политики
[869]. После начала суда, 3 марта, Троцкий написал для газеты «Нью-Йорк тайме» статью об открывшемся разбирательстве, которая была опубликована на следующий день
[870]. 4 марта он дал интервью представителю французского агентства «Гавас», в котором показал лживость главных обвинений и по адресу подсудимых, и в отношении его самого
[871]. В следующие дни одна за другой писались статьи об общих задачах этого процесса и его отдельных эпизодах, о тех людях, которых Троцкий хорошо знал и которые теперь были обречены на гибель от рук кремлевского убийцы. Апрельский номер «Бюллетеня оппозиции» открывался передовой статьей «Каин Джугашвили идет до конца», написанной Троцким 17 марта
[872]. Столь резких, исполненных ненавистью публикаций о Сталине Троцкий ранее себе не позволял: «Из-за спины «великого» Сталина глядит на человечество тифлисский мещанин Джугашвили, ограниченный и невежественный пройдоха. Механика мировой реакции вооружила его неограниченной властью. Никто не смеет критиковать его и даже подавать ему советы. Его помощники, вышинские и ежовы, до мозга костей развращенные ничтожества, не случайно заняли свои высокие посты в системе тоталитарного самодурства и разврата. Подсудимые, из которых большинство выше обвинителей несколькими головами, приписывают себе планы и идеи, порожденные гением современного Кречинского
[873] и разработанные кликой гангстеров… А за стеной Каин Джугашвили потирает руки и зловеще хихикает: какой трюк он придумал для обмана солнечной системы!»
