Книга Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940, страница 76. Автор книги Юрий Фельштинский, Георгий Чернявский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940»

Cтраница 76

Через много лет меньшевик С.Э. Эстрин вспоминал о краже архива, о Марке Зборовском и своей, к тому времени уже бывшей, жене Лилии Эстриной:

«С Троцким очень близко работал человек, которого звали Марк Зборовский, оказавшийся потом сталинистом, информатором Сталина. Зборовский принимал очень активное участие в бюллетене. В сущности, Зборовский, Седов и, отчасти, моя жена издавали бюллетень. Моя жена не была членом троцкистской партии. Она работала тогда секретарем в Амстердамском институте, который имел отделение в Париже. Заведующим этим отделением был Николаевский. Как-то было решено отвезти туда архивы Троцкого, то есть Седова. Архив состоял из переписки, выпусков бюллетеней, газет, журналов и различных выписок. Сначала отвезли первую часть и оставили в помещении бюро Николаевского. Через два или три дня в бюро была взломана дверь, а весь архив был украден. Полиция провела расследование, все искали и пытались догадаться, но никому на ум не пришло, кто действительно в этом виноват.

У нас был только один умный товарищ — Кефали Марк, известный меньшевик, печатник, секретарь Союза печатников. В личной беседе он говорил: об этом знали три человека — Николаевский, Леля (моя жена) и Зборовский. Двух я знаю, Зборовского — нет. И у меня было подозрение, что это был Зборовский. Конечно, потом выяснилось, что именно он и донес…Когда они украли этот архив, чекистам, сидевшим в Париже, он сказал, что они его подвели. Они успокаивали его, говоря, что все агенты нервничают в таких случаях, ничего не случится» [570].

Седов в переписке с отцом не без оснований предполагал, что цель похищения состояла в получении новых вещественных доказательств и фабрикации обвинений и улик для очередных московских процессов. Для этого требовалось иметь представление о местонахождении Троцкого в тот или иной день, иметь список корреспондентов Троцкого, знать, как именно он проводил время. Предположение, что кража была предпринята по указанию Сталина, чтобы лучше подготовиться к новым «показательным» судебным процессам, высказывал и Николаевский. Троцкий, со своей стороны, послал показания парижскому следователю Бар-нье, занимавшемуся делом о похищении архива, высказал убеждение, что операция была проведена НКВД, а документы понадобились Сталину «как техническая опора при создании новых амальгам… Если бы начальник парижского отделения ГПУ оставил на столе в помещении института свою визитную карточку, он этим немногое прибавил бы ко всем другим уликам» [571], — писал Троцкий.

Это письмо тоже оказалось в Москве, в архивном фонде Троцкого, куда оно было передано из Архивной службы ФСБ России. Очевидно, что письмо было выкрадено советскими агентами. Возможно, оно было послано в редакцию «Бюллетеня оппозиции» для передачи следователю и похищено, например, Зборовским или вторым — нераскрытым — агентом. В архиве Троцкого в Москве находится ныне и обширная переписка Седова с отцом, с Истменом и другими лицами, с издательскими фирмами и прочими адресатами из различных стран. Эта переписка тоже попала в архив из российских спецслужб после 1991 г. А в руки НКВД она в свое время была передана советским агентом Зборовским, хранившим документацию Седова [572] (или нераскрытым агентом). Заявления Седова отцу (видимо, чтобы его успокоить и преуменьшить ущерб от похищения), что украдены были только газетные вырезки и какие-то маловажные бумаги, не соответствовали действительности [573]. Седов между тем продолжал безоговорочно доверять Зборовскому и на допросе в полиции заявил по поводу ноябрьского грабежа, что советская агентура узнала об архиве Троцкого из-за «разговорчивости Николаевского» [574]. Тем не менее даже Седов понимал, что ноябрьский провал был плохим знаком, и писал родителям, что физически чувствует, как все плотнее сжимается вокруг него кольцо враждебной слежки [575].

3. Первый «открытый» процесс

Несмотря на препятствия, чинимые советской разведкой, интенсивная работа и на норвежском берегу, и в Париже продолжалась. Появившиеся вскоре очередной номер «Бюллетеня оппозиции» и «Красная книга» содержали обильные материалы, разоблачавшие ложь московского процесса, который был назван в заголовке «процессом над Октябрем». Их предваряло письмо Троцкого, которое из конспиративных соображений, чтобы прорвать норвежскую «блокаду», было написано на французском языке и публиковалось в переводе: «Простите, что я не могу прислать вам обещанную к будущему номеру «Бюллетеня» статью о процессе: в желании у меня, разумеется, недостатка нет… Но вы сами скажете, я в этом уверен, все необходимое об этой гнусной амальгаме» [576], — писал Троцкий, намекая, что норвежцы запрещают ему писать.

Задача, которая стояла перед Троцким, была одновременно и простой и сложной. Он должен был доказать общественности, что не виновен во всех тех абсурдных преступлениях, в которых его обвиняли на (пока еще первом) открытом московском процессе. Обширная подборка материалов «Бюллетеня оппозиции» открывалась оценкой того, зачем Сталину понадобился процесс 16-ти. Журнал констатировал, что советский диктатор стал на путь поголовного физического истребления всех «активно-недовольных», прежде всего сторонников Троцкого: «Троцкий — главный обвиняемый, хотя он и не сидел на скамье подсудимых». Вместе с тем, по мнению редакции, процесс был направлен и против самого сталинского аппарата, для сплочения которого вокруг Сталина диктатор все больше и больше его терроризирует. Из внешнеполитических причин называлась следующая: «трупы Зиновьева и Каменева должны в глазах мировой буржуазии доказать разрыв Сталина с революцией, послужить ему свидетельством о благонадежности и национально-государственной зрелости»; из причин личных: «сталинская ненасытная жажда мести».

Размышляя о мести, Троцкий вспомнил рассказ Каменева: «В 1924 году, летним вечером, Сталин, Дзержинский и Каменев сидели за бутылкой вина (не знаю, была ли это первая бутылка), болтая о разных пустяках, пока не коснулись вопроса о том, что каждый из них больше всего любит в жизни. Не помню, что сказали Дзержинский и Каменев, от которого я знаю эту историю, Сталин же сказал: «Самое сладкое в жизни — это наметить жертву, хорошо подготовить удар, беспощадно отомстить, а потом пойти спать». Вспоминались и другие высказывания. Крупская говорила, что Ленин сказал ей как-то о Сталине: «Ему не хватает элементарнейшей честности». И еще одно: «Сей повар будет готовить только острые блюда» [577]. В журнале на основании всех этих высказываний делался вывод о Сталине как современном Цезаре Борджиа [578].

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация