Отсюда следует, что современный образ жизни не разрушает наши тела и души, не превращает людей в разобщенные машины, страдающие от смертельно опасных уровней пустоты и бесцельности, и не отдаляет нас друг от друга, лишая человеческих эмоций и контактов. Откуда вообще взялась эта безумная карикатура? Отчасти она обязана своим существованием обычному для социальных критиков методу распространения паники: вот перед нами случай, а значит, наметилась тенденция, а значит, налицо кризис. Но отчасти она возникла потому, что люди теперь действительно общаются иначе. Они реже встречаются в привычных для этого местах вроде клубов, церквей, профессиональных организаций, студенческих братств и банкетных залов, зато чаще пересекаются на неформальных встречах и в соцсетях. Они меньше доверяются дальним родственникам, но легко открывают душу коллегам. У них редко бывает много друзей, но они меньше к этому и стремятся
[806]. В целом то, что социальная жизнь сегодня выглядит не так, как в 1950-е годы, еще не значит, что человек, этот в высшей степени социальный вид, стал менее социальным.
~
Можно предположить, что самоубийство – самый надежный показатель социальной неудовлетворенности, так же как убийство – самый надежный показатель социального конфликта. Самоубийца должен быть невыносимо несчастен, чтобы решить, что раз и навсегда положить конец своему сознанию предпочтительней, чем терпеть дальше. К тому же число самоубийств, в отличие от ощущения несчастья, можно учитывать вполне объективно.
Но на практике число самоубийств порой тоже оказывается не поддающимся анализу. Состояние уныния и смятения, выходом из которого кажется самоубийство, само по себе лишает человека способности мыслить здраво, так что окончательный экзистенциальный выбор часто зависит от будничного вопроса, имеется ли под рукой легкой способ покончить с жизнью. Мрачное стихотворение Дороти Паркер «Итоги» (Resumé), которое заканчивается словами: «Ствол не для нас; Петля хлипка; Воняет газ; Живу пока»
[807], – поразительно точно описывает ход мыслей человека, обдумывающего самоубийство. Уровень самоубийств в стране может расти или снижаться в зависимости от доступности удобного и эффективного способа покончить с собой. Такими способами были, например, коксовый газ в Англии первой половины XX века, пестициды во многих развивающихся странах и огнестрельное оружие в США
[808]. Число самоубийств растет во время экономических и политических передряг, что неудивительно. Однако на него влияет даже погода и продолжительность светового дня, а кроме того, люди чаще кончают с собой, если пресса подает суицид как норму или романтизирует его
[809]. Вызывает сомнения даже очевидная на первый взгляд идея, будто уровень самоубийств отражает уровень несчастья. В недавнем исследовании описан «парадокс счастья – самоубийства»: уровень самоубийств чуть выше в тех западных странах и американских штатах, где, согласно опросам, живут наиболее счастливые люди
[810]. (Ученые предполагают, что страдать за компанию легче: личные неприятности переживаются болезненнее, когда все вокруг счастливы.) Уровень самоубийств может быть изменчивым и ненадежным и еще по одной причине. Часто самоубийства трудно отличить от несчастных случаев (особенно когда непосредственной причиной смерти стало отравление или передозировка наркотиков, но то же самое верно и для падений с высоты, автокатастроф или огнестрельных ранений), поэтому, если самоубийство стигматизировано или карается законом, патологоанатомы могут классифицировать произошедшее более безопасным образом.
Самоубийство, вне всяких сомнений, – одна из важных причин смерти. За год в США случается больше 40 000 самоубийств; самоубийства – десятая по частоте категория смертности в стране. Во всем мире около 800 000 человек ежегодно лишают себя жизни; самоубийство занимает пятнадцатую строку в общемировом списке причин смерти
[811]. Но изучать динамику этого показателя во времени и сравнивать страны по уровню самоубийств непросто. Вдобавок к путанице «возраст-когорта-период» оказывается, что графики числа самоубийств среди мужчин и женщин часто идут в противоположных направлениях. Хотя в период с середины 1980-х до 2013 года уровень самоубийств среди женщин в развитых странах упал более чем на 40 %, мужчины кончают с собой в четыре раза чаще женщин, так что их показатели сильнее влияют на суммарную тенденцию
[812]. И никто не знает, почему, например, самый высокий уровень самоубийств в мире фиксируется в Гайане, Южной Корее, Шри-Ланке и Литве или по какой причине уровень самоубийств во Франции резко рос в период с 1976 до 1986 года и упал до прежних значений к 1999-му.
Но мы знаем достаточно, чтобы развенчать два распространенных мнения. Первое – что уровень самоубийств постоянно растет и сегодня высок как никогда, достигнув беспрецедентных, критических или эпидемических пропорций. Самоубийство было достаточно распространено в античности; о нем писали еще древние греки, оно фигурирует в библейских сюжетах о Самсоне, Сауле и Иуде. Исторические данные тут скудны, не в последнюю очередь из-за того, что во многих странах (в том числе до 1961 года в Англии) самоубийство считалось преступлением. Но для Англии, Швейцарии и США данные доступны за период свыше ста лет, так что я смог отразить их на рис. 18–3.
В 1863 году уровень самоубийств в Англии составлял 13 случаев на 100 000 человек; в первое десятилетие XX века этот показатель достиг 19, во время Великой депрессии поднялся выше 20, резко упал в годы Второй мировой войны и еще раз в 1960-х, а затем плавно снижался, добравшись до 7,4 к 2007 году. В Швейцарии зафиксирован спад более чем в два раза, с 24 на 100 000 в 1881 году и 27 во время Великой депрессии до 12,2 в 2013 году. Уровень самоубийств в США достиг пика (17 случаев на 100 000 человек) в начале XX века и еще раз во время Великой депрессии, на рубеже тысячелетий упал до 10,2, а после случившейся недавно Великой рецессии снова подрос до 13.
РИС. 18–3. Самоубийства, Англия, Швейцария и США, 1860–2014
