Источники: Англия (включая Уэльс): Thomas & Gunnell 2010, fig. 1, среднее по показателям для мужчин и женщин вычислено Кайли Томас. Серия данных не продолжена, потому что исторические показатели несопоставимы с текущими. Швейцария, 1880–1959: Ajdacic-Gross et al. 2006, fig. 1. Швейцария, 1960–2013: WHO Mortality Database, OECD 2015b. США, 1900–1998: Centers for Disease Control, Carter et al. 2006, table Ab950. США, 1999–2014: Centers for Disease Control 2015
Итак, жители всех трех стран, для которых доступны исторические данные, в прошлом кончали с собой чаще, нежели сегодня. Видимые взлеты и падения этих графиков – всего лишь рябь на поверхности бурлящего моря возрастов, когорт, периодов и полов
[813]. Вероятность самоубийства резко повышается в подростковом возрасте и затем более медленно в среднем, достигая здесь максимума для женщин (возможно, сказываются менопауза и ситуация, когда выросшие дети покидают родительский дом) и снижаясь после этого; для мужчин она остается постоянной, а в преклонном возрасте устремляется вверх (возможно, дело в неспособности выполнять привычную роль кормильца семьи). Недавний подъем уровня самоубийств в Америке можно в какой-то мере объяснить старением населения: крупная когорта беби-бумеров мужского пола достигла самых опасных с точки зрения самоубийства лет. Но и эффект когорты тоже нельзя списывать со счета. Представители великого и молчаливого поколений кончали с собой реже как по сравнению с предшествующей им викторианской когортой, так и по сравнению с последующей когортой беби-бумеров и с поколением Икс. Миллениалы, похоже, замедляют или даже разворачивают вспять межпоколенную тенденцию; уровень самоубийств среди подростков снижался с начала 1990-х и на протяжении первых десятилетий XXI века
[814]. Нынешние времена сами по себе (скорректированные по возрасту и когортам) меньше благоприятствуют самоубийствам по сравнению с пиковыми периодами на рубеже XX века, в 1930-е, 1960-е и 1970-е годы; в 1999 году уровень самоубийств упал до полувекового минимума, хотя мы и видим небольшой подъем после Великой рецессии. Многомерность этой картины не стыкуется с паническими настроениями прессы: не так давно в газете The New York Times была опубликована статья под заголовком «Уровень самоубийств в США вырос до максимума за тридцать лет», – статья, которую лучше было бы озаглавить «Несмотря на рецессию и старение населения, уровень самоубийств в США на треть ниже прежних пиковых значений»
[815].
Наряду с убеждением, что современность заставляет людей кончать с собой, в этой области популярен и еще один миф: будто в Швеции, этом образцовом оазисе гуманизма Просвещения, самый высокий в мире уровень самоубийств. Корни этой городской легенды (что, в свою очередь, может оказаться еще одной городской легендой) восходят к речи 1960 года, в которой Дуайт Эйзенхауэр осудил высокий уровень самоубийств в Швеции, возложив вину за него на патерналистский социализм
[816]. Я бы скорее предъявил обвинение мрачному кинематографу Ингмара Бергмана, но обе эти теории пытаются объяснить факт, которого попросту не существует. Хотя в 1960-х уровень самоубийств в Швеции был выше, чем в США (15,2 против 10,8 на 100 000 человек), он никогда не был самым высоким в мире, а с тех пор снизился до 11,1, что ниже и среднемирового значения (11,6), и американского (12,1); сегодня Швеция занимает по этому показателю 58-е место
[817]. Недавно опубликованный обзор ситуации во всем мире свидетельствует, что «в целом уровень самоубийств в странах Европы снижается и ни одно из западноевропейских государств всеобщего благосостояния не входит сегодня в первую десятку по этому показателю»
[818].
~
От депрессии время от времени страдает каждый, а некоторых настигает депрессия клиническая, в ходе которой состояние тоски и безнадежности длится дольше двух недель и нарушает нормальное течение жизни. В последние десятилетия диагноз «депрессия» ставится все чаще, особенно представителям молодых когорт. Устоялось мнение, емко выраженное в описании недавно показанного по телевидению документального фильма: «Тихая эпидемия опустошает страну и убивает наших детей». Как мы только что убедились, страна не страдает от эпидемий несчастья, одиночества или самоубийств, так что и эпидемия депрессии кажется маловероятной – и действительно оказывается иллюзией.
Давайте разберем одно часто цитируемое исследование, авторы которого заявили, что каждая когорта, начиная с великого поколения и заканчивая беби-бумерами, страдала от депрессии сильнее предыдущей
[819]. К этому выводу они пришли, попросив людей разного возраста вспомнить о пережитых ими эпизодах депрессии. Но такой подход сделал исследование заложником памяти: чем раньше имел место какой-то эпизод, тем меньше шансов, что человек о нем вспомнит, особенно (как мы видели в главе 4) если событие было малоприятным. Это и создает иллюзию, что недавние периоды и молодые когорты сильнее подвержены депрессии. Более того, метод делает исследование еще и заложником человеческой смертности. С течением времени депрессивные люди чаще кончают жизнь самоубийством или умирают по другим причинам, поэтому психическое здоровье тех стариков, что еще живы, по определению крепче, а это создает иллюзию, будто старшие когорты в целом меньше страдают от психических заболеваний.
Отношение к депрессии меняется, и это тоже искажает общую картину. Уже несколько десятилетий ведется разъяснительная и информационная работа, направленная на то, чтобы повысить осведомленность об этом заболевании и снять с таких больных стигму. Производители лекарств рекламируют целый спектр антидепрессантов напрямую среди потребителей. Чиновники требуют обязательной постановки конкретного диагноза, без чего пациент не может воспользоваться правом на бесплатное лечение и другие государственные льготы, а также заявить о дискриминации. Вкупе все эти факторы побуждают людей чаще сообщать о своей депрессии.
