Постепенно осознавая нашу коллективную ответственность, каждый из нас добавляет к личному списку забот еще и порцию общемировых. Еще одна зарисовка тревожности конца XX века, фильм «Секс, ложь и видео» (1989), начинается со сцены, в которой героиня из поколения беби-бумеров делится своими экзистенциальными тревогами с психотерапевтом:
Мусор. Я всю неделю думала только о мусоре. Никак не могла перестать. В общем… Я действительно переживаю, что делать со всем этим мусором. Понимаете, его же так много. Вы в курсе? Однажды нам просто негде будет его держать. Последний раз я так себя чувствовала, когда та баржа, помните, плавала вокруг острова, и никто ее не пускал.
Слова «та баржа» отсылают к медиаскандалу 1987 года по поводу судна с тремя тысячами тонн нью-йоркского мусора, которое отказывались разгружать свалки по всему Атлантическому побережью США. И сцену эту никак не назовешь надуманной: эксперимент, в ходе которого зрителям демонстрировали одни и те же новости, поданные с разной интонацией, показал, что «участники, которые смотрели сводки с комментарием в негативном ключе, жаловались на тревожность и плохое настроение, а также были склонны преувеличивать свои личные проблемы»
[841]. С момента премьеры этого фильма прошло тридцать лет, но я подозреваю, что многие психотерапевты и сегодня выслушивают, как пациенты делятся своими страхами по поводу терроризма, неравенства доходов и глобального потепления.
Немного тревожности – вещь неплохая, если она побуждает людей поддерживать меры, с помощью которых можно решить мировые проблемы. Раньше люди могли переложить свои заботы на высшие авторитеты, а некоторые поступают так и до сих пор. В 2000 году шестьдесят религиозных деятелей одобрили Корнуольскую декларацию о природоохранном тщании (The Cornwall Declaration On Environmental Stewardship) в связи с «так называемым климатическим кризисом» и другими экологическими проблемами. Там утверждается, что «Господь в своем милосердии не покинул грешных людей и сотворенный Им мир, но на протяжении всей истории восстанавливал единство мужчин и женщин с Собой, их тщанием делая Землю все краше и плодороднее»
[842]. Я думаю, шестьдесят инициаторов и еще полторы тысячи подписавшихся не посещают психотерапевтов, чтобы поделиться страхами о будущем планеты. Но, как заметил Бернард Шоу, «довод, что верующий счастливее скептика, так же уместен, как тот, что пьяный счастливее трезвого».
Хотя определенная доля тревоги всегда будет сопутствовать раздумьям о стоящих перед нами политических и экзистенциальных проблемах, она не должна доводить нас до патологии или отчаяния. Справиться с растущим объемом ответственности и не сойти с ума от беспокойства – вот один из вызовов, которые бросает нам современность. И, как всегда при встрече с новым вызовом, мы ищем правильное сочетание проверенных временем и новых ухищрений: в ход идут человеческое общение, искусство, медитация, когнитивно-поведенческая терапия, осознанность, мелкие радости жизни, умеренные дозы лекарственных препаратов, службы социальной поддержки, благотворительные организации и советы мудрых людей, объясняющих, как вести гармоничную жизнь.
Журналисты и аналитики в свою очередь могли бы поразмышлять над собственным вкладом в выкручивание тумблера тревожности на максимум. Сюжет о барже с мусором наглядно показывает, как СМИ раздувают истерию. Освещая новость, газеты упустили тот факт, что баржа отправилась в свое дальнее странствие не из-за недостатка места на свалках, а из-за ошибки в документах и поднятой прессой шумихи
[843]. С тех пор к этой теме много раз возвращались, развенчивая заблуждения о мусорном кризисе (в стране достаточно свалок, и они не загрязняют окружающую среду)
[844]. Не всякая проблема – кризис, проклятие или эпидемия, а иногда, представьте себе, случается так, что люди, столкнувшись с проблемой, умудряются ее решить.
Раз уж мы заговорили о паниках, что вы думаете о величайших угрозах роду человеческому? В 1960-е годы несколько мыслителей составили такой список: перенаселение, атомная война и скука
[845]. Один из них предупреждал, что первые две опасности еще можно пережить, но вот третью определенно нет. Скука! Что, правда? Понимаете, так как людям больше не приходится работать весь день напролет и переживать, что они будут есть завтра, им нечем заполнить время бодрствования, и они вот-вот падут жертвой разврата, безумия, суицида или же религиозных и политических фанатиков. Пятьдесят лет спустя мне кажется, что мы справились с кризисом скуки (или это была эпидемия?) и вместо этого столкнулись с (апокрифическим) китайским проклятием жизни в эпоху перемен. Но не стоит верить мне на слово. С 1973 года Всеобщее социологическое обследование интересуется у американцев, считают ли они свою жизнь «увлекательной», «обычной» или «скучной». Рис. 18–4 показывает, что в те же самые годы, когда американцы все реже сообщали, что «очень счастливы», они все чаще заявляли, что «жизнь увлекательна».
РИС. 18–4. Счастье и увлекательность, США, 1972–2016
Источник: Smith, Son, & Schapiro 2015, figs. 1 and 5. Дополнительные данные до 2016 года: https://gssdataexplorer.norc.org/projects/15157/variables/438/vshow. Доля отказавшихся от ответа исключена
Расхождение этих кривых – не парадокс. Вспомните, что люди, считающие свою жизнь осмысленной, больше подвержены стрессу, волнениям и душевным терзаниям
[846]. Учтите и то, что тревожность всегда была привилегией взрослых: она скачкообразно растет с окончания школы до начала третьего десятка, то есть в период, когда на людей сваливаются взрослые обязанности, а потом, по мере того как они учатся справляться с ответственностью, постепенно снижается
[847]. Возможно, это своего рода символ вызовов современности. Хотя люди сегодня счастливее, чем раньше, они не так счастливы, как можно было бы ожидать, и, скорее всего, потому, что воспринимают жизнь по-взрослому, со всеми ее тревогами и радостями. Ведь недаром первоначальным определением Просвещения стали слова: «…выход человека из состояния своего несовершеннолетия, в котором он находитcя по собственной вине».
