Двадцать лет и двадцать восемь тысяч прогнозов спустя уже можно оценить, как эксперты справлялись с заданием. В среднем не лучше, чем шимпанзе (сам Тетлок сравнивает результат с бросанием дротиков в разделенную на сектора мишень). С 2011 до 2015 года Тетлок и психолог Барбара Меллерс провели матч-реванш, набрав несколько тысяч конкурсантов для участия в турнире по прогнозированию, организованном Агентством передовых исследований в сфере разведки (это исследовательская организация американских спецслужб). Без метания дротиков и тут не обошлось, но в обоих соревнованиях ученым удалось определить круг «суперпрогнозистов», которые не просто справились с заданием лучше шимпанзе и политических обозревателей, но оставили позади и профессиональных разведчиков, имеющих доступ к секретной информации, и рынки предсказаний, приблизившись к теоретически возможному максимуму. Чем объяснить такое невероятное ясновидение? (Точность оценивалась на временном отрезке в один год – по мере углубления в будущее она снижается, а начиная с пяти лет падает до случайного уровня.) На этот вопрос был дан ясный и содержательный ответ.
Прогнозисты, справившиеся с заданием хуже всех, были одержимы некой Большой идеей – левой или правой, оптимистичной или пессимистичной, которой они придерживались с воодушевляющим (но вредным) постоянством:
Какими бы разными они ни были в идеологическом отношении, их всех объединял тот факт, что само их мышление было идеологическим. Они пытались втиснуть сложные проблемы в свои излюбленные шаблоны причинно-следственных связей, а то, что туда не помещалось, объявляли обстоятельствами, не имеющими отношения к делу. Не одобряя уклончивых ответов, они расширяли охват своего анализа до предела, используя обороты вроде «к тому же» и «более того» и нагромождая доводы, доказывающие, почему они правы, а остальные заблуждаются. Демонстрируя примечательную самоуверенность, они чаще обычного объявляли события «невозможными» или «неизбежными». Преданные своим умозаключениям, они до последнего не желали менять мнения, даже когда их предсказания очевидным образом не сбывались. Они говорили нам: «Подождите, вот увидите»
[1084].
Собственно говоря, плохими прогнозистами их делали те самые черты, которым они были обязаны своей популярностью. Чем известней эксперт и чем ближе событие к его сфере интересов, тем ошибочнее были прогнозы. Но обезьянья точность признанных идеологий не означает, что «эксперты» бесполезны, а элиты не достойны доверия. Смысл в том, что нам нужно пересмотреть концепцию экспертизы. Своих суперпрогнозистов Тетлок описывает так:
Это были практичные эксперты, использовавшие обширный аналитический арсенал и выбиравшие из него конкретный инструмент, наилучшим образом соответствующий конкретной задаче. Они стремились собрать как можно больше информации из максимального числа источников. Рассуждая, они рассматривали проблему с разных сторон, пересыпая свою речь словами, поясняющими ход мысли, вроде «тем не менее», «но», «однако» и «с другой стороны». Они говорили о вероятностях и возможностях, а не о неизбежности. И хотя никому не нравится говорить: «Я был неправ», эти эксперты с готовностью признавали свои ошибки и меняли точку зрения
[1085].
Успех в предсказаниях – реванш школьных ботаников. Суперпрогнозисты умны, но не так чтобы гениальны: по уровню IQ они обычно относятся всего лишь к верхним 20 % населения. Они математически грамотны, но не в смысле научной одаренности, а в смысле умения размышлять в терминах приблизительных оценок. Что касается личностных черт, им свойственны, как говорят психологи, «открытость опыту» (интеллектуальное любопытство и вкус к разнообразию), «потребность в познании» (удовольствие от интеллектуальной деятельности) и «интегративная сложность» (признание неопределенности и склонность рассматривать вопрос с разных сторон). Они абсолютно не импульсивны и не доверяют первому интуитивному впечатлению. Они не придерживаются ни правых, ни левых взглядов. Они не обязательно скромны в оценке своих способностей, зато не склонны переоценивать какие-либо убеждения и считают их «гипотезами, которые нуждаются в проверке, а не сокровищами, которые нуждаются в охране». Они постоянно спрашивают себя: «Есть ли лакуны в логике моего рассуждения? Нужно ли мне что-то еще, чтобы их заполнить? Будь я другим человеком, убедили ли бы меня эти доводы?» Они знают о слепых зонах человеческого разума вроде эвристики доступности и предвзятого отношения к доказательствам и приучают себя избегать их влияния. Они проявляют качество, которое психолог Джонатан Бэрон назвал «активной непредвзятостью», и потому высказывают такие мнения:
Люди должны принимать во внимание доводы, противоречащие их убеждениям. (Согласен.)
Полезнее прислушиваться к тем, кто с тобой не согласен, чем к единомышленникам. (Согласен.)
Менять свое мнение – признак слабости. (Не согласен.)
Интуиция – лучшая подмога при принятии решений. (Не согласен.)
Важно настаивать на своей точке зрения, даже если найдены доводы, ее опровергающие. (Не согласен.)
[1086]
Но манера их мышления еще важнее темперамента. Суперпрогнозисты являются последователями преподобного Томаса Байеса, по умолчанию используя его правило о том, как корректировать степень уверенности в истинности некоего суждения в свете новых фактов. Для начала они определяют базовый уровень вероятности: с какой частотой в целом можно ожидать рассматриваемое событие при обычных условиях и на длительном отрезке времени. Затем они повышают или понижают эту оценку в зависимости от того, в какой степени новые данные предвещают то, что событие случится или не случится. Они активно ищут такие данные и избегают как преувеличения их важности («Это меняет все!»), так и их недооценки («Это ни на что не влияет!»).
Возьмем, к примеру, прогноз: «Между 21 января и 31 марта 2015 года исламистские боевики совершат теракт в Западной Европе», сделанный сразу после убийств в редакции журнала Charlie Hebdo в январе того же года. Политики и эксперты, потерявшие голову из-за эвристики доступности, проигрывают такой сценарий в театре воображения и, не желая показаться беззаботными или наивными, отвечают: «Несомненно». Суперпрогнозисты работают иначе. Один из них, которого Тетлок попросил размышлять вслух, сообщил, что начал с оценки базового уровня вероятности: он зашел в «Википедию», просмотрел список исламистских террористических атак в Европе за предыдущие пять лет и разделил их на пять, что дало в среднем 1,2 атаки в год. Однако с Арабской весны 2011 года мир изменился, подумал он, и убрал данные за 2010 год, что повысило базовую вероятность до 1,5. Атака на Charlie Hebdo привела к наплыву желающих присоединиться к ИГИЛ, что дополнительно повысило вероятность теракта, но и меры безопасности тоже усилились, а это ее понизило. Взвесив эти два фактора, автор прогноза посчитал рост примерно на 1/5 обоснованным, получив в итоге вероятность, равную 1,8 теракта в год. В периоде, охватываемом прогнозом, осталось 69 дней, так что он разделил 69 на 365, умножил частное на 1,8 и оценил вероятность исламистского теракта в Западной Европе к концу марта как одну треть. Методика прогнозирования, принципиально отличная от того, как обычно размышляют почти все люди, привела к совершенно иному прогнозу.
