Даже когда гуманистическое движение добивается своих целей, используя язык прав, философская система, обосновывающая эти права, должна оставаться как можно более компактной
[1239]. Жизнеспособная в космополитичном мире моральная философия не может содержать множество слоев изощренной аргументации или покоиться на глубоких метафизических или религиозных основаниях. Она должна выводиться из простых, ясных принципов, которые любой способен понять и признать. Идеал процветания человечества – хорошо, когда люди ведут долгую, здоровую, счастливую, богатую и интересную жизнь, – именно таков, поскольку основан на нашей общей человечности, и не больше (но и не меньше) того.
История подтверждает, что, когда разным культурам приходится искать общую нравственную почву, они склоняются к гуманизму. Разделение церкви и государства, закрепленное в Конституции США, выросло не только из философии Просвещения, но и из практической необходимости. Экономист Сэмюэл Хаммонд заметил, что восемь из тринадцати английских колоний в Северной Америке имели официальные церкви, которые активно вмешивались в общественную жизнь: платили священникам зарплату, обязывали население строго соблюдать религиозные обряды и преследовали членов других конфессий. Единственным способом объединить все эти колонии под сенью единой Конституции было гарантировать гражданам свободу вероисповедания как естественное право
[1240].
Полтораста лет спустя сообществу наций, еще не опомнившемуся от Второй мировой войны, нужно было сформулировать свод принципов мирного сотрудничества. Вряд ли они смогли бы сплотиться вокруг лозунга «Иисус Христос – наш спаситель» или «Америка – сияющий град на холме». В 1947 году Организация ООН по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО) обратилась к десяткам интеллектуалов всего мира (среди них были Жак Маритен, Махатма Ганди, Олдос Хаксли, Гарольд Ласки, Куинси Райт и Пьер Тейяр де Шарден, а также выдающиеся конфуцианские и мусульманские мыслители) с просьбой определить, какие права должны быть включены во Всеобщую декларацию прав человека. Составленные ими списки оказались удивительно похожими. Во вступлении к суммирующему их мнение документу Маритен вспоминал:
На одной из встреч Национальной комиссии по делам ЮНЕСКО, где обсуждались права человека, кто-то выразил удивление, что некие приверженцы резко враждебных идеологий пришли к согласию относительно списка этих прав. «Да, – ответили те, – мы согласовали его, но при условии, что никто не будет спрашивать нас, почему»
[1241].
Всеобщая декларация прав человека, гуманистический манифест, состоящий из тридцати статей, был разработан менее чем за два года благодаря председателю редакционной комиссии Элеоноре Рузвельт, которая приложила все усилия, чтобы осуществить проект, не дав ему завязнуть в идеологических противоречиях
[1242]. (Когда Джона Хамфри, автора первого варианта текста, спросили, на какой философии основана Декларация, он тактично ответил: «Абсолютно никакой философии»
[1243].) В декабре 1948 года Декларация была принята Генеральной ассамблеей ООН без возражений. Вопреки претензиям, будто права человека – чисто западное изобретение, Декларацию поддержали Индия, Китай, Таиланд, Бирма, Эфиопия и семь мусульманских стран, а вот с американскими и британскими официальными лицам Элеоноре Рузвельт пришлось поспорить: США нервничали из-за своего расового вопроса, а Британия – из-за своих колоний. Социалистические страны, Саудовская Аравия и Южная Африка при голосовании воздержались
[1244].
Декларация была переведена на 500 языков и повлияла на большинство национальных конституций, принятых в последующие десятилетия, а также на множество международных норм, договоров и организаций. Спустя семьдесят лет можно с уверенностью сказать, что она выдержала испытание временем.
~
Хотя гуманизм – это моральный кодекс, к которому люди обращаются, когда они рациональны, принадлежат к разным культурам и вынуждены сосуществовать, его никак нельзя считать слащавой пустышкой или наименьшим общим знаменателем. Мысль, что суть морали – способствовать максимальному процветанию человека, входит в противоречие с двумя неизменно соблазнительными альтернативами. Первая из них – религиозная: идея, что мораль состоит в подчинении диктату божества, подкрепленному сверхъестественными воздаянием или наказанием при жизни или после смерти. Вторая – романтический героизм: идея, что мораль заключается в чистоте, аутентичности и величии личности или нации. Хотя постулаты романтического героизма впервые были сформулированы еще в XIX веке, их можно обнаружить и в идеологии влиятельных ныне движений, в том числе авторитарного популизма, неофашизма, неореакционизма и движения альтернативных правых.
Многие интеллектуалы, на словах не приемлющие эти антигуманистические идеи, полагают тем не менее, что они отражают некую важную истину о психологии человека: наличие потребности в религиозных, духовных, героических или трайбалистских верованиях. Гуманизм, может, и хорош, говорят они, но он противоречит человеческой натуре. Ни одно общество, построенное на принципах гуманизма, не сможет просуществовать долго, не говоря уже о том, чтобы положить их в основу мирового порядка.
От такого психологического заявления недалеко и до исторического: мол, неизбежный обвал уже начался, и сегодня мы наблюдаем, как либеральное, космополитичное, просвещенное, гуманистическое мировоззрение рушится у нас на глазах. В 2016 году колумнист The New York Times Роджер Коэн писал:
Либерализм мертв. Эксперимент либеральной демократии, с его подаренной Просвещением верой в способность личности, обладающей рядом неотъемлемых прав, определять собственную судьбу посредством свободного волеизъявления, был лишь краткой интерлюдией
[1245].
В статье «Просвещение: это была неплохая попытка» автор The Boston Globe Стивен Кинцер соглашается:
Космополитизм, основополагающий идеал Просвещения, породил проблемы, вызывающие беспокойство у жителей многих стран. Это заставляет их возвращаться к той системе правления, которую приматы выбирают инстинктивно: сильный вождь защищает свое племя, а члены племени в обмен выполняют его распоряжения… Разум дает нам мало оснований для морали, отрицает духовную силу и умаляет важность эмоций, искусства и творчества. Когда он холоден и негуманен, разум способен лишить людей доступа к глубинным структурам, наделяющим жизнь смыслом
[1246].
