Борцы за климатическую справедливость, теша себя фантазией, будто мир именно так и поступит, выступают за режим «устойчивого развития». Как иронизируют Майкл Шелленбергер и Тед Нордхаус, в их восприятии это значит, что «маленькие кооперативные общины крестьян и индейцев будут собирать в лесах Амазонии орехи и ягоды, чтобы продавать их компании Ben & Jerry’s для мороженого со вкусом даров джунглей»
[404]. При этом они смогут пользоваться солнечными батареями, от которых можно запитать светодиодную лампочку или зарядить телефон, но не более того. Нужно ли говорить, что у людей, живущих в тех краях, иная точка зрения. Побег из нищеты требует огромного количества энергии. Создатель сайта Human Progress Мариан Тупи отмечает, что в 1962 году Ботсвана и Бурунди с их среднегодовым доходом на душу населения в 70 долларов были одинаково бедны и обе практически не выбрасывали в атмосферу углекислый газ. К 2010 году ботсванцы в среднем получали 7650 долларов в год, в 32 раза больше по-прежнему бедных бурундийцев, и вырабатывали в 89 раз больше углекислого газа
[405].
Столкнувшись с этими фактами, борцы за климатическую справедливость говорят, что мы должны не обогащать бедные страны, а обеднять богатые, например вернуться к «трудоинтенсивному сельскому хозяйству» (на что логично ответить: «Только после вас»). Шелленбергер и Нордхаус констатируют, как далеко прогрессивная политика ушла от тех времен, когда ее самыми яркими достижениями считались электрификация и экономическое развитие сельских территорий: «Во имя демократии она теперь предлагает бедным во всем мире не то, что им нужно, – дешевое электричество, но как раз то, чего они не хотят: дорогую, работающую с перебоями электроэнергию»
[406].
Экономический прогресс необходим как в бедных, так и в богатых странах именно по той причине, что он сможет помочь им приспособиться к изменениям климата, которые в самом деле происходят. Во многом благодаря достатку человечество здоровеет (главы 5 и 6), лучше питается (глава 7), становится более мирным (глава 11) и лучше защищенным от стихийных бедствий и прочих опасностей (глава 12). Эти достижения позволяют человечеству успешнее противостоять природным и антропогенным угрозам: вспышки болезней не превращаются в пандемии, гибель посевов в одном регионе компенсируется избытком продовольствия в другом, локальные столкновения стихают прежде, чем перерастут в войну, населению не так страшны ураганы, наводнения и засухи. Факт глобального потепления требует от нас, помимо прочего, того, чтобы наша способность противостоять таким угрозам росла быстрее тех новых рисков, которые создает для нас нагревающаяся планета. Каждый новый год экономического роста в развивающихся странах означает, что они располагают все большими ресурсами для строительства дамб и водохранилищ, усовершенствования системы здравоохранения и переселения людей прочь от наступающего моря. По этой причине нельзя ограничивать им доступ к энергии, но нельзя и позволять им повышать свой достаток за счет сжигания огромных объемов угля, которое позже обернется погодными катаклизмами для всех жителей Земли
[407].
~
Так как же нам нужно бороться с глобальным потеплением? Ведь это совершенно необходимо. Я согласен с папой Франциском и борцами за климатическую справедливость в том, что предотвращение глобального потепления – это нравственная задача, поскольку оно грозит нанести вред миллиардам людей, в первую очередь самым бедным из них. Но мораль – не то же, что морализаторство, и первое от второго часто только страдает. (Энциклика Laudato Si’ возымела обратный эффект – она снизила обеспокоенность изменением климата среди тех консервативных католиков, которые знают о ее существовании
[408].) Конечно, приятно демонизировать сырьевые корпорации, которые продают нам желанную энергию, или демонстративно жертвовать чем-то, выказывая свою добродетель, но эти радости не предотвратят разрушительные последствия глобального потепления.
Просвещенный ответ на изменение климата заключается в том, чтобы разобраться, как добывать больше энергии, производя при этом меньше парниковых газов. Разумеется, существует трагический взгляд на нашу эпоху, в соответствии с которым это невозможно: индустриальное общество, построенное на сжигании углерода, содержит в себе залог собственной гибели. Но это трагическое видение не соответствует истине. Осубел отмечает, что современный мир уже постепенно отказывается от углерода.
Углеводороды в том, что мы сжигаем, состоят из водорода и углерода, которые высвобождают энергию, соединяясь с кислородом и образуя воду H2O и углекислый газ CO2. Древнейшее углеводородное топливо, сухая древесина, содержит атомы углерода и водорода в соотношении 10 к 1
[409]. Уголь, который пришел на смену дереву во время промышленной революции, в среднем содержит два атома углерода на каждый атом водорода
[410]. Топливо, получаемое в процессе переработки нефти, например керосин, может иметь соотношение углерода и водорода 1 к 2. Природный газ состоит в основном из метана, химическая формула которого CH4, что подразумевает соотношение 1 к 4
[411]. По мере того как индустриальный мир карабкался вверх по энергетической лестнице от дерева к углю, а затем к нефти и газу (последний переход ускорился в XXI веке благодаря изобилию сланцевого газа, получаемого при гидроразрыве пласта), соотношение числа атомов углерода и водорода в топливе стабильно падало, а вместе с ним снижалась и масса углерода, которую требовалось сжечь для производства единицы энергии (с 30 килограммов углерода на один гигаджоуль в 1850 году до примерно 15 килограммов сегодня
[412]). Рис. 10–7 показывает, что выбросы углекислого газа следуют кривой Кузнеца: когда богатые страны вроде США или Великобритании начинали индустриализацию, они выбрасывали в атмосферу все больше и больше углекислого газа на каждый доллар своего ВВП, но в 1950-х годах наступил переломный момент, и с тех пор этот показатель сокращается. Китай и Индия идут за ними следом – они достигли максимума соответственно в 1970-е и 1990-е годы. (Китай выдал не поместившийся на рисунке пик в конце 1950-х годов из-за безумных проектов Мао с его доменными печами на задних дворах, которые производили чудовищные объемы углекислого газа и не давали никакой экономической выгоды.) Интенсивность выбросов в мире в целом сокращается уже полвека
[413].
