Еще один фактор, позволяющий надеяться на достижение «цели 30–50», очевиден из рис. 12–2: высокий уровень убийств можно очень быстро снизить. Самая неспокойная из богатых демократических стран, США, снизила уровень убийств почти вполовину всего за 9 лет; их число в Нью-Йорке в те же годы снизилось еще резче, примерно на 75 %
[510]. Странам, еще более известным высоким уровнем насилия, тоже довелось пережить быстрое его снижение: среди них Россия (с 19 на 100 000 в 2004 году до 9,2 в 2012-м), Южная Африка (с 60 в 1995 году до 31 в 2012-м) и Колумбия (с 79,3 в 1991 году до 25,9 в 2015-м)
[511]. В 67 из 88 стран, для которых доступны надежные данные, в последние 15 лет наблюдается снижение уровня убийств
[512]. Те же страны, которым не повезло (большинство из них расположены в Латинской Америке), страдают от его ужасающего роста, но и там, если руководство городов и регионов ставит перед собой задачу уменьшить размах кровопролития, это им часто удается
[513]. Рис. 12–1 показывает, что Мексика, пережив всплеск насилия с 2007 до 2011 года (полностью по вине организованной преступности), теперь (в 2014 году) вкушает плоды его обратного снижения, в том числе падения числа убийств в печально известном Хуаресе почти на 90 % в период с 2010 до 2012 года
[514]. В Боготе и Медельине спад составил 4/5 за два десятилетия, а в Сан-Паулу и фавелах Рио-де-Жанейро – 2/3
[515]. Даже в мировой столице убийств, городе Сан-Педро-Сула, уровень насильственных смертей удалось снизить на 62 % всего за два года
[516].
Если связать воедино неравномерное распределение насильственных преступлений и доказанную возможность быстрого снижения высокого уровня такой преступности, математика становится очевидной: снижение на 50 % за 30 лет – не только выполнимая, но и довольно скромная задача
[517]. И это не какой-то там статистический трюк. Моральная ценность чисел заключается в том, что они приписывают равную ценность жизни каждого, и меры, направленные на снижение самых высоких показателей, предотвращают максимальный объем человеческого несчастья.
Неравномерное распределение насильственных преступлений будто красным лазерным лучом указывает на оптимальный способ снизить их уровень
[518]. Забудьте о коренных причинах. Думайте о симптомах – о кварталах и личностях, ответственных за наибольшую долю насилия, – и боритесь с подпитывающими насилие или делающими его возможным факторами.
Прежде всего это касается правоохранительной системы. Еще в XVII веке Томас Гоббс доказывал, что в зонах анархии насилие неизбежно
[519]. Причина не в том, что каждый там желает поживиться за чужой счет; в отсутствие правительства насилие порождает насилие. Всего несколько потенциальных хищников, которые шныряют по округе или могут оказаться рядом без предупреждения, заставляют остальных вести себя воинственно с целью сдерживания. Такое сдерживание убедительно, только когда люди демонстрируют свою решимость, мстя за каждое оскорбление и карая любое нападение, не считаясь с ценой. Эта «гоббсова ловушка», как ее иногда называют, с легкостью запускает цикл вражды и вендетты: ты должен быть как минимум таким же жестоким, как твои враги, иначе они вытрут о тебя ноги. Крупнейшая категория убийств и одновременно та, чье абсолютное значение сильнее всего варьируется во времени и пространстве, – это последствия конфликтов между малознакомыми молодыми мужчинами по поводу территории, репутации или мести. Незаинтересованная третья сторона с монополией на законное применение силы, а именно государство с его полицией и судами, может прекратить этот цикл в зародыше. Оно не только подавляет агрессора угрозой наказания, но и заверяет всех остальных, что агрессор не получит от нападения никакой выгоды, и таким образом освобождает их от необходимости защищать себя с помощью насилия.
Самое явное доказательство важной роли правоохранительной системы можно обнаружить, изучая запредельный уровень насилия там, где такая система рудиментарна, например в регионах и периодах, соответствующих левой верхней части рис. 12–1. Не менее убедительно и то, что случается, когда полиция объявляет забастовку: взрыв вандализма и самоуправства
[520]. Но преступность может вырасти и в случае, если правоохранительная система попросту неэффективна – настолько беспомощна, коррумпирована или перегружена, что становится понятно: нарушать закон можно безнаказанно. Именно такому положению дел мы частично обязаны взлетом преступности в 1960-х годах, когда система не справлялась с многочисленным поколением беби-бумеров, вступившим в самый криминальный возраст; в этом же кроется и причина нынешнего высокого уровня преступности в Латинской Америке
[521]. Напротив, усиление полиции и ужесточение уголовных наказаний (хотя оно и привело к явно избыточному росту числа заключенных) в значительной степени объясняет Великий спад преступности 1990-х годов в США
[522].
