— Паршивый мудило, — сказал Ги, творя мистические пассы. Он
походил на крестоносца, готовящегося к битве. То есть если вы способны
вообразить крестоносца в облепленных рисом брюках фрачной пары. — Убью тебя,
как убил твою паршивую лающую собаку.
— У меня нет собаки, — сказал я. — Я не могу ее завести.
Запрещено договором об аренде.
По-моему, это единственные слова, которые я сказал ему на
протяжении всего кошмара, и я не уверен, что произнес их вслух. Быть может, они
только мелькнули у меня в голове. У него за спиной шеф-повар старался подняться
на ноги. Одной рукой он цеплялся за ручку морозильной камеры, другая была
прижата к окровавленному халату, в котором поперек пухлого брюха зияла огромная
багровая усмешка. Он, как мог, старался удержать свой кишечник на месте, но это
ему не удавалось. Одна глянцевитая петля, цвета синяка, уже свисала наискосок
от левого бока, будто жуткая часовая цепочка.
Ги сделал выпад ножом, я парировал, ткнув в него ведром на
швабре, и он попятился. Я подкатил ведро к себе и стоял, крепко сжимая
деревянную ручку швабры, готовый направить на него ведро, если он опять шагнет
вперед. Моя обожженная рука ныла, и я чувствовал, как по моим щекам ползут
капли пота, словно растопившееся масло. За спиной Ги шеф-повар сумел-таки
встать. Медленно, как больной, впервые поднявшийся с постели после тяжелой
операции, он побрел по проходу к Дураку Гимпелю. Мысленно я пожелал ему удачи.
— Отодвинь засовы, — сказал я Диане.
— Что?
— Засовы на ДВЕРИ. Отодвинь их.
— Я не могу пошевелиться, — сказала она с рыданием, так что
я лишь с трудом уловил слова. — Ты меня СОВСЕМ ЗАДАВИЛ!..
Я чуть-чуть шагнул вперед, освобождая для нее место. Ги
оскалил на меня зубы, сделал обманный выпад ножом, потом отдернул руку и
ощерился в своей нервной злобной усмешечке, когда я опять покатил на него ведро
на поскрипывающих колесиках.
— Вшивая вонючка, — сказал он тоном человека, обсуждающего
шансы любимой команды в предстоящем сезоне. — Посмотрим, как ты опять громко
включишь радио, вонючка. Мудрак!
Он замахнулся, я покатил ведро. Но на этот раз он почти не
отступил, и я понял, что он подбадривает себя и вот-вот перейдет в нападение. Я
почувствовал, как моей спины коснулись груди Дианы, когда она попыталась
вдохнуть поглубже. Я отодвинулся, но она не повернулась к двери, не отодвигала
засовы, а стояла, как стояла.
— Открой дверь, — сказал я ей уголком рта, точно гангстер. —
Отодвинь чертовы засовы, Диана!
— Не могу, — прорыдала она. — Не могу! Руки не шевелятся!
Заставь его прекратить, Стивен. Перестань его УГОВАРИВАТЬ, заставь его
ПРЕКРАТИТЬ!
Еще одно ее слово, и я свихнулся бы. Нет, правда.
— Повернись и отодвинь засовы, Диана, не то я просто
посторонюсь, и пусть…
— ИИИИИИИИИ! — провизжал он и ринулся в атаку, рубя и коля
ножом. Я изо всей мочи толкнул ведро вперед и сбил его с ног. Он взвыл и
опустил нож по длинной отчаянной дуге. На волосок ближе, и лезвие отхватило бы
мне кончик носа. Он неуклюже рухнул на широко раздвинутые колени, и его лицо
оказалось прямо перед отжимом, подвешенным к ведерку. Идеально! Я опустил
швабру ему на шею. Шнуры рассыпались по плечам его черного фрака, точно пряди
колдовского парика. Его лицо впечаталось в отжим. Я нагнулся, свободной рукой
ухватил рукоятку отжима и повернул ее. Ги завопил от боли, но швабра приглушала
его голос.
— ОТОДВИНЬ ЗАСОВЫ! — завизжал я на Диану. — ОТОДВИНЬ ЗАСОВЫ,
СТЕРВА БЕСПОЛЕЗНАЯ! ОТОДВИНЬ…
Бау! Что-то твердое и острое впилось мне в левую ягодицу. С
воплем я невольно сделал шаг вперед — мне кажется, больше от удивления, чем от
боли, хотя было очень больно. Я упал на колено и выпустил рукоятку отжима. Ги
отполз, и из-под шнурков швабры появилась его голова. Дышал он так громко, что
казалось, будто он лает. Впрочем, быстроты его это не лишило: едва распутавшись
со шваброй, он замахнулся на меня ножом. Я уклонился, почувствовав, как
всколыхнулся воздух, рассеченный лезвием у самой моей щеки.
Только когда я кое-как поднялся на ноги, мне стало ясно, что
произошло — что она сделала. Я молниеносно посмотрел на нее через плечо. Она
ответила мне вызывающим взглядом, прижимаясь к двери спиной. Мне в голову
пришла сумасшедшая мысль: она ХОЧЕТ, чтобы меня убили. Может, она вообще все
подстроила. Отыскала сумасшедшего метрдота и…
Ее глаза расширились.
— Берегись!
Я обернулся как раз вовремя, чтобы встретить его бросок. По
сторонам его лицо было ярко-алым, если не считать белых кружков, оставленных
дырками для пропуска воды в отжиме. Я встретил его шваброй наперевес, целя в
горло, но угодив в грудь. Однако атаку я остановил и даже принудил его
отступить на шаг. А дальше все решила счастливая случайность. Он поскользнулся
в воде, вылившейся из перевернувшегося ведра, и упал, ударившись головой о
плитки пола. Без единой мысли и лишь смутно воспринимая собственный визг, я
схватил с ??литы сковородку с грибами и изо всей мочи опустил ее на его
повернутое вверх лицо. Глухой стук, за которым последовало жуткое (но, к
счастью, краткое) шипение от соприкосновения кожи его лба и щек с раскаленным
металлом.
Я повернулся, оттолкнул Диану и отодвинул засовы, запиравшие
дверь. Я распахнул ее, и меня, как молотом, ударил солнечный свет. И запах
воздуха. Не помню, чтобы когда-нибудь еще воздух пахнул чудеснее — даже в
первые дни школьных каникул.
Я схватил Диану за локоть и вытащил ее в проулок,
заставленный мусорными баками с запертыми крышками. В дальнем конце этой
каменной расселины небесным видением манила Пятьдесят Третья улица, где сновали
ничего не ведающие машины. Я поглядел через плечо в открытую дверь кухни. Ги
лежал на спине, и обугленные грибы окружали его голову, как экзистенциалистская
диадема. Сковорода соскользнула в сторону, открыв багровое лицо со
вздувающимися волдырями. Один глаз был открыт, но взгляд, устремленный на
флюоресцентный плафон, смотрел невидяще. Кухня позади была пустой. На полу
багровела лужа крови, на белой эмали холодильной камеры багровели отпечатки
ладони, но шеф-повар и Дурак Гимпель исчезли.
Я захлопнул дверь и показал на проулок.
— Иди!
Она не шевельнулась и только посмотрела на меня.
Я легонько толкнул ее в левое плечо.
— Иди.
Она подняла руку, словно регулировщик на перекрестке,
мотнула головой и ткнула в меня пальцем.
— Не смей ко мне прикасаться!
— А что ты сделаешь? Натравишь на меня своего
психотерапевта? Мне кажется, он протянул ноги, радость моя.
