Фильм перематывается от конца к началу, и ты запихиваешь в
счетчик дополнительные четвертаки и терпеливо ждешь, и образы мелькают, как в
бессмысленных новостях, пока не появляется она, и снова, и снова, и снова в
этой темной исповедальне ты каждый день скармливаешь четвертаки привинченной к
фанерной стене коробке, и звяканье монет как увертюра, сигнал ожидания, от
которого вовсю напрягаются тело и разум, и ты смотришь, не глядя, весь
десятиминутный ролик, пока не запомнил наизусть все его нюансы — и ее тоже: эти
бесконечные двадцать секунд из тени в свет и снова в тень. Обвисшая туша ее
партнера, наклонившаяся вперед с бутылкой в руке, и его серая шкура заслоняют
серебро алебастровой кожи, которая расширяется, открывая пару созревающих
грудей и верх тела женщины, голова повернута в сторону, глядя не в камеру, а на
какое-то зрелище, которое для тебя так и остается за кадром, и первое дыхание,
почти вздох, которое поднимает ее соски и плечи, левая рука ее уходит вперед, и
ее невидимая кисть находит что-то на подушке, губы раскрываются, и вид у нее
одновременно податливый и озадаченный, и на втором дыхании ее нога отходит в
сторону, и эта поза, возвышенная поза — и темнота.
Ты смотришь, и смотришь, и смотришь ее фильм, и в один
несчастный день ее больше нет. К двери кабинки N7 прицеплена новая коробка, а
внутри, когда ты садишься, не веря и надеясь, и молясь, и кидаешь сияющий четвертак
в щель, проектор закручивает новый фильм, другой, что-то с названием
"Закоренелые шлюхи". Ты смотришь его внимательно, но ее, конечно, там
нет. Ты спрашиваешь кассира — хмурого карлика-филиппинца, у которого в глотке
смех сразу спадается в кашель.
— Нету, — говорит он.
Ты даже предлагаешь ему деньги, но он ничего о ленте не
знает, только "нету, нету". Рука его машет в сторону двери, будто
сама пленка поднялась из влажной тьмы и тишком ушла в переулок.
Через много лет, перебирая полки с пыльными коробками в
лавочке с названием "Топ-флит видео" — гадючнике невдалеке от
Таймс-сквер, ты нашел и купил этот восьмимиллиметровый фильм, хотя у тебя не
было проектора. Только коснуться пластика ленты — это уже возвращало видение, а
с ним и то чувство, не похожее на все другие, то, что ты взял из этого мира в
ее мир. Теперь ты узнал, что фильм назывался "Руки римлян", и на
обложке прочел имена главных героев, но ее имени там не было. Но тогда уже не
надо было знать ее имени. Она была знаменитой.
Года шли с возрастающей интенсивностью. Это были
восьмидесятые годы когда тебе было тридцать — и мерил ты время деньгами. Ты жил
правом, бредил правом, тянул партнерскую лямку, пока не осталось сомнений, что
ты вошел в число немногих владельцев. Посещения Страны замочных скважин стали
реже, недели складывались в месяцы, месяцы в годы, и ты положил конец тому, что
считал мальчишеским вывертом, последним шепотом полового созревания. Это уже
было как приходить на могилу матери — желание, которое постепенно становится обязанностью
и наконец теряет все остатки сентиментальности. Однажды ты встретился с
женщиной, которая слегка напоминала ее, но в кровати, когда она металась под
тобой, она не преображалась. Поцелуи ее были сухими, дыхание тяжелым. Когда ты
в нее проник, был вскрик, а не молчание. Вскоре пришлось называть ее по имени:
Джейн или Джин… Джанин. Утром, проснувшись рядом с ней, тебе хотелось плакать.
Вместо этого ты купил ей завтрак и больше никогда не звонил.
Через полгода ты встретил Мелинду, красу и гордость
инвестиционных банков, Мелинду — деловой костюм, Мелинду — очки в проволочной
оправе, которая вечно поигрывала бокалом "шардоннэ" и провоцировала
тебя расплетать эту пепельную косичку у нее на шее. Ее голос наполнял твое
молчание, а иногда даже касался этого молчания изнутри, того места в твоем
сознании, сердце и печени, где только люди из фильмов ходили, говорили и
занимались любовью в безмолвных тенях.
Мелинда, на фотографию которой тебе надо посмотреть, чтобы
вспомнить ее лицо.
Мелинда — твоя первая жена.
Ничего не изменилось в кабинке N7: четыре фанерные стены и
потолок, пластиковая, привинченная к стене скамейка напротив щели для монет —
чулан монашеской простоты, залитый холодным светом телевизионного экрана.
Телевизор и ее первая видеолента, "Вчетвером", ждали в кабинке,
ждали, пока вернется Делакорт. Это было летом восемьдесят третьего, и после
обеда с тремя мартини, которыми спрыснули соглашение в очередном судебном
процессе, Делакорт заметил, что идет вдоль Четырнадцатой улицы, глядя, как
очередной ее древний дом падает жертвой чугунной бабы. Три этажа красного
кирпича и грязных окон, пристанище стриптиз-баров и массажных салонов,
переломились пополам и разлетелись в пыль. За ними последней костяшкой домино
свалится книжный магазин для взрослых, и квартал станет чист и готов для
секретарских приемных и акционерных контор.
Случайно это было или неизбежно, но он нашел переулок,
ведущий из августовского солнца в Страну замочных скважин. Слишком легко
возвращались старые привычки. Скомканные доллары из карманов штанов
превратились в четвертаки, и он пошел к кабинке N7 с беспокойной уверенностью:
она ждет его там, ее там давно нет, и разочарование проникало в него, пока шел
бессюжетный фильм, где сталкивались случайно безымянные тела в безымянной
комнате. Исполнитель главной мужской роли, Рон Джереми с усами, разыгрывал
глупую сексуальную комедию с рядом безжизненных тел, пока доллар, второй,
третий, четвертый не вытаскивали финальную сцену — этот жиголо и последняя из
его завоеваний, шлюховатая Амбер Линн катаются по простыням на кровати в студии
звукозаписи. Сквозь луч прожектора входит французская горничная в черном тюле и
кружевах и изображает удивление, безмолвно шевеля губами. Из-за решетчатой
двери она подглядывает, как из-за ширмы, за извивающимися любовниками, и от их
судорог ее пальцы непроизвольно касаются ее груди, живота и уходят вниз, между
ног. И нет сомнения, что это — она. Волосы черные, стриженая грива, как у Фонды
в "Клюте", и она уже не худая, а стройная, она движется изящно, без
усилий, и она такими опытными движениями расстегивает пуговицы своей одежды,
обнажая расцветающее тело, все еще такое молодое, такое бледное, хрупкое и все
же так наполненное желанием: ее рот и ее тугая тьма поглощают ее пальцы с такой
самозабвенной радостью.
На этот раз она от него не ускользнула. Делакорт настоял на
том, чтобы купить ленту, донимая клерка до тех пор, пока он, поговорив по
телефону, не согласился взять сто долларов наличными. Когда Делакорт вернулся
на пропеченную солнцем улицу, держа под мышкой кассету, он заморгал на
беспощадный свет и с неожиданной уверенностью понял, куда уйдут его видения,
свернувшись в черных кассетах, выпущенные из разрушающихся лавок, порнотеатров
в глухих переулках и уходящие в гостиные, спальни, кабинеты в пригородах, где
тысячами, миллионами стоят видеоплейеры, как будет записана ее тайная жизнь и в
свое время станет явной.
Ее зовут Чарли Принс. Это новое имя, взятое для главной роли
в ленте "Вивид видео" под названием "Шлюха из ВВС". А может
быть, это всегда было ее имя, но только сейчас, в новообретенной славе, имело
смысл его открыть. Для первого ее титра в фильме — семиминутного ролика
шведской эротики, в которой она несравненно брала в рот у смуглого строителя, у
нее было имя просто Шерп. Этот ролик крутился в кабинке N12 Страны замочных
скважин пять недель подряд зимой восьмидесятого: заложники в Иране, выборы
Рейгана, взлет первого шаттла. Потом была серия роликов для "Плежер
принсипл продакшн", в которой она была в титрах третьей или четвертой под
именем Шери Редд. Волосы у нее были длинные и вьющиеся, пряди пурпурного огня,
которые метались из стороны в сторону, когда мужчины по одиночке и по двое
проникали ей в рот и во влагалище, чтобы потом рассыпать жемчужный бисер ей по
горлу и по груди.
