Тут я обезумел. У меня в руках оказалось что-то. Может быть,
метла, может быть, швабра, которую я в исступлении схватил где-то. Я бил
вслепую, давя и расквашивая пауков подошвами и моим оружием. Когда я их давил,
слышался мерзкий треск, а воздух наполнился тошнотворным смрадом. Я, любящий
всех животных и насекомых, уничтожал то, сохранению чего посвятил свою жизнь! И
к ужасу примешивался жгучий стыд. Слепая ярость возобладала над моей
гуманностью. К счастью для моего рассудка, я проснулся в тихом покое моей
полуночной комнаты, но простыни насквозь промокли от моего пота.
У меня было ощущение, что я громко кричал, но, возможно, это
был лишь придушенный вопль, вырвавшийся у меня в моем бредовом состоянии, так
как в коридоре не послышался звук бегущих ног, не раздались испуганные голоса,
не поднялась тревога. Но настолько живыми были муки моего сна, что я обнаружил
кровь на ладонях там, где ногти впились в кожу. А когда я зажег лампу, то
увидел пятна на простынях и полчаса оттирал их мокрым полотенцем, пока все
следы не исчезли. А тогда, чтобы не появились новые пятна, перевязал ладони
носовыми платками — нелегкая задача, должен заметить.
Когда утром я снова стал самим собой, то вынужден был с
некоторой долей иронии прийти к выводу, что я, убежденный атеист, внезапно
обрел сходство с религиозным фанатиком — то есть ранки мои вполне
соответствовали стигматам! Ироничность этого не заметил бы никто, лишенный моей
чуткости. Однако сегодня произошло кое-что, очень поспособствовавшее тому, что
ко мне вернулось хорошее настроение. Вне всяких сомнений, я увидел Анну! Она
меня не заметила, так как вела оживленный разговор, когда прошла мимо окна
кафе, где я пил свой утренний кофе с булочкой, что успело войти у меня в привычку.
Она шла с той же подругой, с которой я видел ее раньше. Я
уплатил по счету, залпом допил кофе и последовал за ними. Они вошли в служебный
вход мастерской дамских платьев, и на медной дощечке сбоку от парадной двери я
прочел, когда заведение закрывается вечером. Несомненно, девушки доставляли
заказы, так как в руках у них были большие картонки с названием мастерской.
Большая удача для меня, и я решил быть тут в указанный на дощечке час.
Однако мне предстояло скоротать семь часов. Я решил пообедать
попозднее, чтобы день не казался слишком долгим. Затем пошел куда глаза глядят
и оказался на одном из фешенебельных проспектов.
В ответвляющемся переулочке меня поджидала поразительная
находка — в необычном букинистическом магазине. Там, в отдаленном уголке
огромного зала, я обнаружил старинный пожелтевший том под названием
"Наслаждения боли", изданный на собственные средства каким-то забытым
немецким академиком. Я был заворожен и решил переписать некоторые наиболее
поразительные места. Том я позаимствовал, так как владелец магазина был окружен
потенциальными покупателями, и вынес его под пиджаком на улицу, чтобы спокойно
почитать дома. У меня возникла мысль превратить его в учебное пособие, и он
открыл перед моим сознанием возможности, которые мне даже не грезились.
Среди жильцов фрау Маугер есть мелкий служащий одной из
самых больших городских скотобоен, а так как Анну я мог увидеть еще только
через шесть часов, то сел в конку, проезжающую всего в двух улицах от нее. Мой
знакомый несколько удивился моему приходу, но сразу же согласился исполнить мое
желание. Как я уже упоминал, мне отвратительна любая жестокость в обращении с
животными, но меня интересовали методы разделывания туш. Мой знакомый привел
меня на железную галерею над главным помещением бойни, где подвешенные на цепях
освежеванные туши умело разделывались великанами в окровавленных фартуках, с
поразительной ловкостью орудовавшими топорами и острыми, как бритвы, ножами.
Я дивился их сноровке и оставался там с полчаса, завороженно
следя за их искусными приемами. И решив в ближайший вечер угостить моего
знакомого стаканчиком-другим вина, я вежливо поклонился ему, когда уходил.
Вернувшись в центр города, я незамедлительно нашел лавку игрушек, где купил
несколько кукол женского пола определенного облика. Выйдя на улицу, я ощутил
голод и зашел в ближайший ресторан пообедать. Выйдя из него, я свернул в
сторону и отыскал двор, где разместились специальные магазины.
И словно прирос к тротуару! Передо мной был магазин, который
я тщетно искал. Блистание полированных лезвий в пыльных солнечных лучах,
пробивающихся сквозь древесные ветви! Блистание полированных лезвий! Не написал
ли поэт "Как этот блеск меня пленяет"? Магазин медицинского
оборудования, торгующий хирургическими инструментами и всем, что может
понадобиться врачу. Витрины просто ломились от всякой всячины. Почему я не
подумал об этом прежде? Разве не был я медицинским студентом до того, как
упомянутая мною трагедия не положила конец моим занятиям? И уж конечно, я сумею
безупречно сыграть эту роль!
Я поглядел на мое отражение в витрине. Нет, я, безусловно,
выглядел вполне респектабельно. И без труда вспомнил большинство прослушанных
мною лекций. Я выбрал хирургию, хотя, разумеется, должен был получить диплом
врача, прежде чем специализироваться в этой области.
В магазин, где в воздухе царил тот особый, присущий
больницам запах всяческих медикаментов и химикалий, я вошел не без робости. Я
напрасно тревожился. Темноволосый молодой человек, который возник из сумрака за
прилавком, словно бы робел не меньше меня, и это придало мне смелости.
Я сказал, что мне требуется, и был направлен в подобие
коридора, где в витринах на бархатных подкладках покоились хирургические
инструменты: ланцеты, узкие скальпели, более солидные инструменты для более
серьезной работы. Я быстро и уверенно отобрал пять и улыбался профессиональному
жаргону продавца, когда он умело упаковывал их для меня. Заплатив и получив
квитанцию, я вышел на тротуар, полный уверенности и радости. Мой путь был мне
теперь ясен. Разумеется, я назвал вымышленную фамилию и вымышленный адрес, а
продавец не спросил у меня никакого удостоверения личности. И я не сомневался,
что выследить меня будет невозможно.
Вернувшись в свою комнату, я сразу запираю дверь, затем
открываю чемодан и кое-что вынимаю из него. Затем раскладываю на столе мои
новые приобретения. Как великолепно они выглядят, блистая в случайных лучах
бледного солнечного света, пробивающихся сквозь верхние стекла окна!
Налюбовавшись на свои новые инструменты, я тщательно ополаскиваю их и столь же тщательно
вытираю насухо. Я давно убедился, что даже самые лучшие хирургические
принадлежности утрачивают часть своей красоты, если на их зубчики или лезвия
налипло что-нибудь инородное, вроде пыли, песка или волоконец марли. И
действительно, во время мытья я обнаруживаю на моих красавцах частички опилок и
кусочков липкой бумаги.
Приведя все в идеальный порядок, я раскладываю на столе
кукол, предварительно сняв с них платьица. Разумеется, у них нет никакого
сходства с тушами на бонне, да и их сходство с живыми девочками весьма
относительно, но они все-таки подобие, которое лучше, чем ничего. В
сосредоточенной тишине я анатомирую их. Своей сноровки я нисколько не утратил,
и вскоре пол уже засыпали опилки, стеклянные глаза и руки, разъятые в суставах.
