Последнее слово прозвучало громче всего, и три ряда перед
ним оглянулись. Из всех обернувшихся только женщина в футболке, кончавшейся
где-то наполовину выше ватерлинии, проявила какую-то заботу:
— Что-нибудь случилось, друг?
— Нет, нет… все в порядке.
И он так взмахнул свободной рукой, что с нее полетели
капельки пота. Он хотел отмахнуться от собственного смущения, а не от ее
интереса, но она поджала губы в свирепой гримасе и повернулась к нему
фундаментальной кормой. У него не было времени подумать, не обиделась ли она,
хотя она мощными ягодицами ясно выразила, что да — точно так, как это делала
Лидия. В конце концов продавец билетов оказался прав. Тоннель изолировал
Блайта, и в наушнике звучал только слабый отдаленный стон.
Но это могло быть лишь временное нарушение связи. Блайт
нажал кнопку повтора вызова так, что она вдавилась в палец, и попытался
пропустить людей вперед, но не совсем незнакомый голос напомнил:
— Не стой! Там, сзади, есть люди, не такие проворные, как
некоторые.
— Когда ты будешь в возрасте моего папаши, может, тогда ты
не так будешь любить останавливаться и ускоряться.
А это мог быть ненавистник механических игрушек, хотя оба
говоривших, кажется, посвящали много времени и, наверное, тренажеров для
разработки мышц не только ниже уровня плеч. Блайт резко дернул головой, чуть не
выронив трубку, которая все повторяла в ухе свою ослабевшую ноту.
— Не обращайте на меня внимания, просто обойдите. Обойдите —
и все, ладно?
— Спрячь эту чертову штуку и давай делай то, зачем мы все сюда
пришли, — сказал грубиян постарше. — Неохота, чтобы пришлось тебя нести. А то
нас раздавят, если не будем держать темп.
— Да не обращайте вы на меня внимания! Не беспокойтесь!
— Мы беспокоимся о тех, кому ты мешаешь и задерживаешь.
— Так что до финиша мы — твои тренеры, — сказал квадратный
юноша.
— Тогда придется мне держаться с вами в ногу, — промямлил
Блайт, когда эти самые ноги согнулись в позыве идти дальше.
Телефон все еще звонил, а потом отозвался его голосом.
— Вэлери Мейсон и Стив Блайт, — сказал он, и Блайту этого
уже было достаточно.
На него вдруг обрушился весь жар тоннеля. Голова стала
расплываться, пока не собралась в опасно хрупкую версию себя самой, обжигаемая
запахом, который точно не был запахом выхлопных газов, несмотря на туман, в
который спускались далекие участники марша. Ему надо было вернуться назад, за
ту точку, где прервалась связь на предыдущем звонке. Он отодрал прилипшую
трубку от лица и развернулся — и увидел массу плоти, заполнявшую всю ширину поворота.
И слышно было, как в невидимую отсюда пасть тоннеля топочут еще и еще люди,
подгоняемые щелчками мегафонов, как бичами. Эта масса наплывала на него
бесчисленной массой голов, и на каждом лице, на котором ему удавалось
остановить глаза, читалась готовность сокрушить его под ноги, если он не будет
двигаться. Проложить себе путь назад было возможно не более, чем через бетонную
стену, но и не надо. Как только попадется лестница, он сможет вернуться по
мосткам.
Еще одна волна жара, от которой исходила угроза быть
опрокинутым людским приливом, окатила его и заставила пристроиться за ритмично
качающимися женщинами. В поле зрения не было видно ни одной лестницы к мосткам,
но то, что он никогда их не видел, когда здесь проезжал, не означало, что этих
лестниц вообще нет — просто они не видны из-за фокусов перспективы. Он прищурил
глаза, пока не почувствовал, как веки елозят по глазным яблокам и голова не
стала ныть сильнее, чем ноги. Нажав кнопку повторения вызова, Блайт поднял
телефон над головой — а вдруг удастся поймать связь, но телефон в доме не успел
еще издать второго звонка, как техника в руке у Блайта сдохла, будто
задохнувшись от жары или захлебнувшись в потной ладони. Когда он опускал его
мимо лица к груди, какой-то телефон запиликал впереди в тоннеле.
— Гадская порода, — проворчал старику него за спиной, но
Блайту было все равно, что он сказал. Примерно в трехстах ярдах от него над
волосами женщины такой же светлой, как Лидия, торчала антенна. Очевидно, того,
что мешало связи, на ее участке тоннеля не было. Он видел, как покачивается
антенна в процессе разговора, пока женщина прошла еще сто ярдов. Топая к той
точке, где она начинала разговор, Блайт стал считать прямоугольники освещения
на потолке; некоторые из них, казалось, стали неустойчивыми от жары. Ему
оставалось меньше половины пути, как бы ни давила его вниз насыщенная жара.
Наверное, это в глазах стало мигать: светильников было меньше, чем казалось. Не
надо было ждать этой точки тоннеля: надо было только проверить, что Вэлери
услышала его послание. Он щелкнул кнопкой и прильнул ухом к телефону. Гудок
только успел предложить ему набрать номер, как связь прервалась.
Нельзя паниковать. Он еще не дошел туда, где телефоны
работают — вот и все. И дальше, стараясь не обращать внимания на вяжущий туман
жары от тел, пахнущий все больше как выхлопные газы, напоминая себе, что надо
держаться темпа толпы, хотя от пары идущих по бокам все время казалось, что в
глазах двоится. Теперь он был уже там, где у той женщины телефон работал, под
двумя неработающими светильниками, между которыми третий горел так ярко, будто
украл сияние у них обоих. И все три уходили назад, сменяясь такими же, когда он
снова ударил по кнопке, до синяков вдавил ухо в трубку, отдернул наушник и
прочистил, держа другой рукой, чтобы он не выскользнул из потной кнопки, сломал
ноготь о кнопку, снова вдавил трубку в ухо…
И снова гудок набора номера коротко вякнул, будто издеваясь.
Не может быть, чтобы дело было в телефоне. У женщины телефон
работал, а у него — последняя модель. Оставалось только думать, что препятствие
движется, а значит, это толпа мешает ему действовать. Если его сменщик у Лидии
вытащит его в суд, он потеряет свое дело — и наверняка доверие многих клиентов,
которые не поймут, что об их делах он заботится аккуратнее, чем о своих, а если
он попадет в тюрьму… Он сдавил телефон двумя руками, потому что пластик и его
руки увеличивали скользкость друг друга, и пытался не дать себе представить,
как пробивается сквозь толпу. Нет, есть еще мостки, и когда он найдет подъем на
какой-нибудь из них, имеет смысл направиться к дальнему концу тоннеля. Он шел
вперед, каждый шаг с тупой болью, обходившей его горячее размякшее тело,
окутанное слишком толстым слоем размокшего материала, болью искавшей ответа в
гулкой пустой голове, когда телефон зазвонил.
Он был так заглушен хваткой обеих рук, что Блайт не сразу
понял, что это его телефон звонит. Игнорируя стоны мускулистой пары, он вдавил
кнопку и прижал мокрый пластик к щеке.
— Стив Блайт. Не можете ли вы побыстрее? Я не знаю, когда он
отключится опять.
