— Срочно, срочно! — произнес он голосом, остроту которого
притупляла жара, и когда решил, что ушел достаточно далеко от женщины, которая
хотела убедить его, что он псих, дал своему отчаянию заговорить громче. —
Срочно! Мне нужно позвонить. Есть телефон у кого-нибудь? Срочно!
Колебание — или волна жары — пробежала по группам голов, и
каждый раз у него правый глаз моргал и слезился. Он пытался говорить более
официально и авторитетно, но голос подвел. В пределах его зрения упакованные
тела под неверным светом остановились совсем.
Он только смотрел, как доходит до него волна остановки,
захватывая движущуюся плоть слой за слоем. Ему навстречу двигалась самая худшая
его судьба, и по сторонам ее дороги стояла толпа плотным строем. Слыша неясный
говор со стороны невидимого выхода из тоннеля, он напряг слух, ловя фразы,
которые о нем говорились. Он был почти спокоен — неизвестно только, надолго ли,
— когда смог различить слова в ассорти голосов. Смысл поначалу прошел мимо
него, и лишь потом сложился в голове.
— Там кто-то в тоннеле свалился, расчищают путь для
"скорой помощи".
— Ах вы, гады! — зарычал тихо Блайт, не зная, кого имеет в
виду — толпу или машину "скорой помощи", поскольку теперь он был
избавлен от судьбы, которую чуть ли уже себе не желал. И начал плечом
проталкиваться вперед.
— Дорогу, дорогу! — Он заговорил официальным голосом, а
когда это не помогло пробиться, стал добавлять: — Пропустите, я врач!
Нельзя позволять себе чувствовать вину. Машина
"скорой" приближается уже видно, как в конце тоннеля появляется
серебряно-синее пятно, — так что вряд ли он подвергает больного риску.
"Скорая" была его единственной надеждой. Когда он подойдет поближе,
он будет ранен, искалечен как угодно, лишь бы уговорить бригаду забрать его с
собой, вытащить из толпы.
— Я врач! — объявил он громче, желая, чтобы он еще и был
неженатым, чтобы жизнь снова оказалась под контролем, чтобы все было в порядке.
— Я врач! — повторил он уже лучше, достаточно для того, чтобы плоть перед ним
расступилась и заглушила голоса, которые его обсуждают. Они пытаются его
запутать, оказавшись теперь впереди? Наверное, это эхо, потому что он узнал
голос женщины, притворявшейся, что у нее нет телефона.
— Что он теперь бормочет?
— Говорит всем, что он врач.
— Так я и знала. Все сумасшедшие это говорят.
Нельзя отвлекаться на ее слова; никто вокруг на нее не
реагирует может, она просто его ловит на голос, как на удочку?
— Я врач! — завопил он, видя, как ползет к нему
"скорая" у конца видимого участка тоннеля. На секунду ему показалось,
что она крушит людей, расталкивая их к стенам импульсами выхлопных газов, но,
конечно, это они сами расступались, давая ей дорогу. Его крик вызвал к жизни
несколько голосов из-под смутных запотевших светильников.
— Чего он говорит, что он врач, что ли?
— Может, он хотел осмотреть твою задницу.
— Ох, я бы его проконсультировал! Вот после такого коновала
у папаши со слухом и стало хуже.
В самом ли деле толпа вокруг Блайта их не слышала или только
притворялась, чтобы он попал туда, куда они хотели? Не стала ли она
расступаться медленнее, чем должна была? А ее головы — скрывали презрение к его
обману? Насмешливые голоса плыли в его сторону, усиливая жару, исходившую от
окружающей плоти. Надо пройти по мосткам. Теперь, когда надо было добраться до
"скорой" как можно скорее, это стало обязательным.
— Я врач! — свирепо повторял он, бросая голосом вызов
всякому, кто посмеет усомниться, раскалывая левым плечом насыщенный воздух. Он
почти добрался до левых мостков, когда женщина в цирковом трико, мышцы которой
показались ему не более правдоподобными, чем ее глубокий бас, заступила ему
дорогу.
— И куда же это ты идешь, миленький?
— Вон туда, за вами. Помогите-ка мне лучше. — Пусть она даже
сестра или надзиратель психиатрического отделения, он старше по званию. — Я там
нужен. Я врач.
Шевельнулись лишь ее губы — совсем чуть-чуть.
— Туда можно только рабочим тоннеля.
Нужно было забраться, пока жара не обернется потными
голосами и не поймает его.
— Мне можно. Там обморок, от тоннеля у них обморок, и я там
нужен.
Чревовещатели раскрыли рты шире. Глаза ее совсем не
двигались, хотя на ресницах правого глаза росла капля пота.
— Не знаю, о чем вы говорите.
— Ничего страшного, сестра. Вам и не требуется знать. Просто
помогите мне. Подставьте ногу, чтобы я забрался.
Капля пота наливалась на ее неподвижном глазу, распухая и
ширясь, и он уже не видел ничего другого. Будь она настоящей, она бы уже
моргнула, она не могла бы так пялиться. Масса плоти породила ее из своей толщи,
чтобы поставить у него на пути, но просчиталась. Он бросился на женщину,
вцепился пальцами в ее хрусткие волосы и вытолкнулся вверх всей силой своих
рук.
Его каблуки чуть промахнулись мимо ее плеч и соскользнули к
грудям, что дало ему достаточный толчок, чтобы через нее перепрыгнуть. Руки
рванулись к перилам мостков, поймали их, удержались. Подошвы нашли край
мостков, и он закинул ногу через перила, потом перебросил другую. Под ним
сестра, хватаясь за грудь, испустила звук, который если и был запланирован как
крик боли, на Блайта такого впечатления не произвел. Может, это был сигнал,
потому что он сделал только несколько шагов к свободе, как снизу потянулись
руки его схватить.
Сначала он думал, что они его ранят и "скорая" его
заберет, но тут же увидел, как был неправ. Сейчас ему была видна машина "скорой",
пробивающаяся сквозь толпу, и ее синий свет прыгал, как его голова, белая дуга
мигала над синим, и в голове у него тоже стало вспыхивать. И никаких признаков
упавшего в обморок. Машину, конечно, послали за Блайтом. Передали сообщение,
что им удалось свести его с ума. Но им не удалось скрыть своего мнения о нем,
горячие гнетущие волны которого поднимались снизу к нему и ощущались бы как
стыд, не пойми он, что они себя выдали: они не могли бы так его презирать, если
бы не знали о нем больше, чем им полагается знать. Он отбивался от хватающих
пальцев и оглядывался в поисках последней надежды. Она оказалась за ним.
Женщина с волосами как у Лидии бросила притворяться, что у нее нет телефона, и
ему надо было только схватиться за антенну.
Он дернулся назад по мосткам, повиснув на перилах, и
лягался, отбиваясь от всех, до кого мог дотянуться, хотя ноги редко попадали в
кого-нибудь, и потому он не знал, сколько голов и рук были настоящими. Женщина,
которая все еще пыталась его убедить, что он повредил ей грудь, дергалась от
боли, что было ему приятно. И она, и все прочие в толпе могли двигаться, когда
хотели, они только ему этого не давали. Манящая антенна подвела его взгляд к
висящему ниже ее лицу. Она глядела на него и говорила так отчетливо, что рот выковывал
каждый слог.
