"Холодно, Джейни, — ноет Тина. — Холодно как. И я
рисовать хочу. Ну, порисуй со мной, хоть капельку?"
Тейтум отвечает сурово: "Никакого сегодня рисования,
Тина. Джейни отвратительно себя вела. Плохая девочка. Получила, что заслужила.
И даже не вполне".
Джейни смотрит на нож, валяющийся на полу. Может, она и
заслужила наказание, может, и нет, — не факт. Джейни улыбается — самую малость.
Холодный ветер раздирает комнату, сметает безделушки с
полочек. Мусор перекатывается по исцарапанному линолеуму, окрашивается под
столом кровью от ножа.
Ее улыбка перерастает в гримасу. Если б не она, Джейни с
опущенной головой, глаза в пол, "чего изволите", так бы они и жили в
этом ужасе. Они все. Надо же кому-то взять дело в свои руки, а ОНА не может, а
прятаться трусливо — это ж тоже значит что-то делать.
Про нее говорят — холодная, отстраненная, вот и все, что она
слышит. И больше ничего не заслуживает, это Тейтум шепчет в темноте их комнаты,
больше о ней и сказать-то нечего. Джейни свернулась на холодном полу тугим
клубочком, а внутри бушует бешенство, поднимается злость.
Она отчаянно бьется о пол, отлично понимая, что боль, резкая
боль в локтях, коленках, щиколотках означает — завтра будут ссадины. Ну и что,
подумаешь, еще пара-тройка в нынешнюю мозаику. Ох, одеяло бы сейчас, да хоть
пледик, полотенце — и то сойдет, лишь бы не так жестко. Сколько всего у мамочки
с ее новым хахалем, а у нее — совсем ничего. Ночью, в полночь крадется, ищет,
где потеплее, до рассвета бы все равно вернулась в гардероб, — нет, не стоило.
Они, подлые, конечно, заметили.
— И тут дисциплина нужна, — заявляет мать, и Бо с нею вполне
согласен. — Что ж она, преступление совершила, за которое душу выбивают? Теперь
уж ничего не видно, это рентген нужен, да еще Тейтум нет-нет и напомнит холодно
прозвенит — "Я ж тебе говорила…".
Такие уроки все повторяются — словами, мордобоем, болью,
сначала взрослые, потом — уже Тейтум.
Просыпаешься. А вода в ванне — ледяная, колодезная. ДЛЯ
ТЕБЯ. А потом дисциплина! — на час во двор, на зарядку, а на дворе —
заснеженные деревья, а на тебе — летние, спортивные, тоненькие шмотки. Ты от
холода как камень, а в ушах — непрестанные поучения Тейтум, а для нее — нипочем
вчерашний — для здоровья! — ужин по-спартански. Бросают, как в волейболе, куски
еды из холодильника. Что поймаешь, то твое. Что проглотишь, то и о'кей. Пока не
надоест взрослым сволочам. Пока остатки не выкинут.
Вот тогда — впервые — возникла Тина. Маленькая, непривычная
к пустоте в желудке. Заплакала, закричала, зашлась в детском бешенстве,
выругалась, топнула ножкой. Жуткая сценка для взрослых глаз. Задействовали
сильные руки, заперли тебя — кричи не кричи — в гардеробе, захлопнулась дверь,
щелкнула задвижка. Слышишь, милая, их хихиканье с другой стороны?
"Здоровье-и-дисциплина". Тейтум говорит с Тиной, как мать — с
непослушной дочуркой. "Полагаю, родненькая, что это — хороший урок.
Плохая, плохая девочка, плохих девочек наказывают. Рано или поздно. Всегда.
Мамочке и Бо не нравится, когда девочка не слушается. — Она выжидает, пока
сказанное дойдет до цели. — Это Джейни тебя заставила, точно? Точно. Она, и
всегда она. Ничто ее ничему не учит — но, может, хоть теперь она поймет?
Джейни, а, Джейни?"
Джейни, отведи глаза от темноты. От мокрого, сырого пола
гардероба. От двери — запертой на задвижку. Вспомни, Джейни…
Тина скулит: "Ну, пожалуйста, я буду хорошей. Обещаю,
буду. Джейни, не надо так больше, Джейни, прошу, ну, у-мо-ляяяю". — И
скулеж резко обрывается.
"Дьявол. — Бетти упирает кулаки в бедра. — Да что ж это
такое, только я отвернусь — и тут ровно бомба взрывается". И она обдает
комнату мученическим взглядом и оборачивается в поисках заботы — и швабры.
Швабра яростно мечется по полу, аж свист идет, ветер перекрывает. Бетти
подходит к разбитому окну, с отвращением смотрит на серое небо. "Мерзость
эта зима, правда? Ботинки грязные, что ни надень — сыро, холодно, а ты — в
доме, запертая со стаей этих садистов. Им никогда не угодишь, хоть в лепешку
разбейся. Все видят, все замечают, на мой вкус — так даже и то, чего нет вовсе.
Хотя… как ни крути, крыша над головой. — Голос ее понижается до шепота. —
Больше-то податься некуда". Швабра с мокрым всхлипом забирается под стол.
"Все равно — ненавижу". Она снова пробует отмыть пол, бросает
последний взгляд в окно, и — с новыми силами за работу. Глаза ее расширяются —
заметила пятна крови в углу, швабра хлестнула по линолеуму. Губы раздвинулись в
усмешечке. "Я тебе обещала секрет сохранить? Забудь, лапочка, уж коли
узнаю я обо всем последней, так хоть заложу — первой". Лицо Бетти вдруг
становится мягким, голос — просительным. "Да я ж не со злости, просто
деваться больше некуда".
Всплывает Тейтум, улыбается всезнающе: "Что заслужила —
то и получила. Так оно со скверными девчонками и бывает. Протяни-ка руку!"
И Тейтум отбрасывает швабру, на четвереньках лезет под стол, ищет упавший нож.
Джейни поднялась. Положила нож на скатерть, медленно,
аккуратно, кровь засохшая и пыль, облепившие лезвие, — ну точь-в-точь глазурь
на шоколадном пироге. Дикая злость волной прокатилась по спине, захлестнула,
взорвалась в голове. Тейтум, стерва, да кем ты себя вообразила — грозишь,
наказываешь?! Не тебе решать! И уж точно не Бетти ее закладывать! Если уж на то
пошло, не их собачье дело — что она делает, чего не делает. А уж коли посмели
влезть, посмели вмешаться в то, на что она полное право имеет, — ладно, она это
прекратит, сумеет их остановить.
Замешательство. Заминка. Поняли, что она задумала. Считают,
смогут дать сдачи, взять над ней верх. Они. Все вместе. Она смаргивает слезы,
старается собраться с мыслями. Мысли путаются, мелькают обрывочно, пол из-под
ног вышибают. И она, яростно замотав головой, загоняет их обратно, вглубь, во
тьму, в туман.
Наказать бы тебя как следует!..
Да ладно тебе, сказала же, я приберу…
Дрянная девчонка, Джейни, ох и дрянная…
А кто ж тогда у тебя в комнате убираться будет?..
Нож, Джейни. Отдай нож.
Она тянется к ножу, нож грязный, вытирает его как следует,
прямо о платье, зеленое — силоновое — новое, поднимает на вытянутой руке, так,
чтобы на лезвии свет заиграл. Глубоко вздыхает. Как-то резко успокаивается. Вот
теперь поиграем в ее игру, по ее правилам. Она ЭТИХ не создавала — зато в силах
прекратить их поганое существование. Всех их разом.
Ну, и кто ее остановит? Уж точно не та, последняя, не та,
что трусит, прячется в самом дальнем уголке, старается стать маленькой,
незаметной, почти невидимой.
И всего-то надо сделать — одно движение.
