— Да, вероятно, ты именно ждешь, что я этому поверю. Так
типично!
Она взяла стакан с водой и выплеснула дюйма два на скатерть,
потому что рука у нее тряслась. Я тут же перенесся в тот день, когда она ушла:
вспомнил, как смахнул стакан с апельсиновым соком на пол, как велел себе, пока
у меня трясутся руки, не подбирать осколки, чтобы не порезаться, и как все
равно начал их подбирать и поранился в награду за свои старания.
— Прекратите! Это контрпродуктивно, — сказал Хамболд. Точно
учитель у игровой площадки, старающийся предотвратить драку, прежде чем она
началась. Он, казалось, совсем забыл про список дерьма, составленный Дианой.
Его глаза шарили по дальнему концу зала, высматривая нашего
официанта или любого другого, чей взгляд ему удалось бы перехватить. В эту
минуту терапия интересовала его куда меньше, чем возможность добавить еще, как
говорится.
— Я только хочу узнать… — начал я.
— То, что вы хотите узнать, не имеет никакого отношения к тому,
для чего мы здесь, — сказал Хамболд, и на мгновение он словно обрел деловую
хватку.
— Да, верно. Наконец-то, — сказала Диана надрывным
настойчивым голосом. — Наконец-то речь идет не о том, чего хочешь ты, что нужно
тебе.
— Не понимаю, что это значит, но я готов выслушать, — сказал
я. — Если ты хочешь попробовать совместное консультирование вместо… а… терапии…
ну, того, чем занимается Хамболд… я не против…
Она подняла руки до уровня плеч, вывернув ладони.
— Боже мой! Верблюд Джо с пачки "Кэмел" шагает в
Новый Век! — сказала она и опустила руки себе на колени. — После всех тех дней,
когда ты уезжал в закат, такой высокий в седле! Скажи, что это не так, Джо!
— Прекратите, — сказал ей Хамболд. Он перевел взгляд со
своей пациентки на почти уже бывшего мужа своей пациентки. (Да, это произойдет,
даже легкое ощущение нереальности, возникающее от некурения, уже не могло
замаскировать от меня эту самоочевидную истину). — Еще одно слово от вас обоих,
и я объявлю эту встречу завершенной. — Он одарил нас улыбочкой, настолько явно
искусственной, что она от обратного показалась мне умилительной. — А мы даже
еще ничего не заказали!
Это — первое упоминание о еде с того момента, когда я
присоединился к ним, — словно бы предварило разразившиеся ужасы, и я помню, как
от одного из соседних столиков на меня повеяло запахом лососины. За две недели,
после того как я бросил курить, мое обоняние удивительно обострилось, но я не
считаю это такой уж удачей, и особенно когда речь идет о лососине. Прежде она
мне нравилась, но теперь я не выношу ее запаха, а о вкусе и говорить нечего.
Для меня она пахнет болью и страхом, и кровью, и смертью.
— Он начал, — сказала Диана сердито.
"Ты начала, ты перевернула квартиру вверх дном, а потом
ушла, когда не сумела найти того, что тебе требовалось", — подумал я, но
промолчал. Хамболд явно не шутил: если мы начнем это школьное дерьмо,
"нет, не я, нет ты", он возьмет Диану за руку и уведет ее. Его не
остановит даже перспектива выпить еще.
— Ладно, — сказал я мягко… и поверьте, этот мягкий тон дался
мне очень нелегко! — Что дальше?
Естественно, я знал: перечисление обид, иными словами,
дерьмовый список претензий Дианы. И еще много о ключе к сейфу. Вероятно,
единственное удовлетворение, какое мне удастся извлечь из этой отвратительной
ситуации, сведется к тому моменту, когда я заявлю им, что дубликата они не
получат, пока судебный исполнитель не вручит мне письменного распоряжения судьи
предоставить его. С тех пор как Диана отбыла из моей жизни, я к содержимому
сейфа не прикасался и не собирался к нему прикасаться в ближайшем будущем… но и
она не прикоснется! Пусть грызет сухари и пытается свистнуть, как говаривала
моя бабушка.
Хамболд извлек пачку листков, сколотых цветной причудливой
скрепкой, из тех, которые изготовляют на заказ. И мне пришло в голову, что я
явился сюда катастрофически неподготовленным к этой встрече — и не только
потому, что мой адвокат где-то сейчас вгрызается в чизбургер. У Дианы — новое
платье; у Хамболда — его кейс на заказ; а у меня — только новый зонтик в
солнечный день. Я поглядел вниз, туда, где он лежал возле моего стула, увидел,
что на ручке все еще висит ярлычок с ценой, и у меня запылали уши.
Зала благоухала (как большинство ресторанов с тех пор, как в
них запретили курить) цветами, вином, свежемолотым кофе, шоколадом, только что
испеченными булочками — но особенно ясно я различал запах лососины и, помню,
подумал, что если смогу есть здесь, то, вероятно, смогу есть где угодно.
— Главные проблемы, указанные вашей женой — по крайней мере
пока, — это ваше равнодушие к ее работе и неспособность доверять в личном
плане, — сказал Хамболд. — Относительно второго, должен указать, что ваше
нежелание открыть Диане доступ к сейфу, принадлежащему вам обоим, вполне
исчерпывает вопрос о доверии.
Я открыл было рот, намереваясь указать, что с доверием не
все так просто, что я не доверяю Диане — она вполне способна забрать все и
присвоить. Однако прежде чем я успел произнести хоть слово, меня перебил
метрдот. Он не только кричал, но и визжал — я постарался передать это, однако
сплошная цепочка "и" не дает представления о реальном звуке.
Казалось, все нутро у него полно пара, а в горле засел свисток,
предупреждающий, что чайник закипел.
— Эта собака… Иииииии!.. Я вам без конца повторял про
собаку… Иииииии!.. Все это время я не могу спать… Ииииии!.. Она говорит, порежь
себе лицо, дырка эта!.. Ииииии!.. Как ты меня доводишь!.. Иичиич!.. А теперь ты
притащил эту собаку сюда… Ииииии!
В зале, конечно, сразу воцарилась тишина. Все перестали
есть, перестали разговаривать, когда худая, бледная, одетая в черное фигура
зашагала по центральному проходу, выдвинув голову вперед, быстро перебирая
длинными, как у цапли, ногами. Теперь на лицах не было ни единой улыбки, только
изумление. Бабочка метрдота повернулась на полные девяносто градусов и теперь
смахивала на стрелки часов, показывающие шесть. Руки он заложил за спину и
немного наклонялся вперед от талии, так что мне вспомнилась иллюстрация в моем
учебнике литературы для шестого класса, изображавшая Икебода Крейна,
злополучного школьного учителя, созданного Вашингтоном Ирвингом.
И смотрел он на меня, приближался он ко мне. Я уставился на
него, ощущая себя почти загипнотизированным — как бывает во сне, когда тебе
снится что ты должен сдавать экзамен, к которому не готовился, или что ты
сидишь совсем голый на обеде в твою честь в Белом доме, — и, возможно, я
продолжал бы сидеть так, если бы не Хамболд.
Я услышал, как скрипнул его стул, и посмотрел в его сторону.
Он стоял, выпрямившись, небрежно держа салфетку в одной руке. Вид у него был
удивленный, но и разъяренный. Я внезапно понял две вещи: что он пьян, сильно
пьян, и что он усмотрел в происходящем оскорбление и его радушию. И его
компетентности. В конце-то концов ресторан выбрал он, и поглядите — главный
церемониймейстер сорвался с катушек!
