В начале одного из таких дней, полюбовавшись панорамой, Корчак достал телефон и позвонил Каренину, чтобы узнать, как у того дела. Однако товарищ, как и вчера, и позавчера тоже, не ответил. Корчак нашел номер Левченко и уже занес палец над значком зеленой трубки, но передумал. Ему не хотелось выглядеть навязчивым, снова и снова тревожа Льва по одному и тому же поводу. Друг пообещал разобраться и уладить. Торопить его или надоедать бесконечными напоминаниями означало бы проявить недоверие к профессионализму и ответственности Левченко. Корчак сам привык исполнять обещанное и полагал, что все мужчины устроены точно таким же образом.
Поколебавшись, он решил, что пора наведаться к Каренину. Вместо того чтобы отправиться на работу, он настроил навигатор и покатил за город в сторону Аленовки. Каренинский особняк, точнее то, что от него осталось, найти удалось сразу. Остановив машину возле обгоревших руин, Корчак попытался убедить себя в том, что на самом деле пожар приключился не у товарища, а у его соседей. Однако интуиция подсказывала прямо противоположный вариант, и она не подвела. Наведавшись в соседний дом, Корчак вскоре убедился в этом.
— Что здесь произошло? — спросил он у женщины средних лет, впустившей его во двор после долгих расспросов по телекому.
Она представилась Лизой Спиваковской и, прежде чем ответить, потребовала у гостя какое-нибудь удостоверение личности, которое могло быть сфотографировано.
— На всякий случай, — пояснила она, возвращая водительские права. — Время неспокойное. Люди всякие бывают.
— Какие люди? — насторожился Корчак. — И что здесь все-таки случилось? Когда и как сгорел дом?
— Недели полторы назад полыхнуло, — ответила Лиза. — Не знаю, что и как. Мы не любопытные.
— Но Каренины ваши соседи…
— Ну и что? Мы почти не общались. Даже здоровались не всегда. Абсолютно чужие нам люди.
Взгляд Лизы Спиваковской повело в сторону. Корчаку это не понравилось. Женщина явно что-то утаивала.
— Сюда приезжали пожарные, полиция, «скорые»… Сирены, переполох, пламя до неба. И вы даже не полюбопытствовали, что происходит?
— Ну, вышли мы, — неохотно призналась Спиваковская. — Со следователем общались, опять же. Насколько я поняла, у Карениных проводка загорелась. Всех четверых и вынесли…
— Так они живы? — обрадовался Корчак.
— В мешках вынесли. В черных. Дело вечером было. Может, выпили и спать легли. Только не проснулись уже. Алкоголь до добра не доводит.
— Это экспертиза установила насчет алкоголя?
— Следователь сказал, что это основная версия, а там кто знает? Вот его и спрашивайте.
— Фамилию подскажете?
— Не помню я фамилии, — сердито отрезала Спиваковская. — Сунул корочку в лицо, вот и все знакомство. Сами справки наводите, если не лень. А нас не беспокойте больше. Каренины нас чуть не сожгли из-за своего пьянства. Ограда уже занялась и деревья на нашем участке. Бог миловал.
Корчак покинул негостеприимный дом, сел в машину и позвонил Левченко.
— Ты знал, что Карениных сожгли? — спросил он в лоб.
— Не телефонный разговор, — был ответ. — Приезжай, потолкуем.
У дежурного в здании управления уже имелся выписанный на Корчака пропуск. Он поднялся на второй этаж и, войдя в приемную, отметил про себя наличие новой секретарши — курносой девушки в очках, которые выглядели так, словно она нацепила их для блезира.
Левченко встал, чтобы поздороваться, и усадил Корчака в кресло, а сам опустился в точно такое же, так что их разделял лишь небольшой журнальный столик с вымпелами и сувенирным гербом на подставке.
— Паникуешь? — строго спросил он.
— Почему ты меня не известил? — ответил вопросом на вопрос Корчак.
— Потому что не положено, — отрезал Левченко.
— Что это значит?
— Это значит, что семья Карениных взята под особый контроль прокуратуры и спецслужб.
Поскольку Левченко понизил голос, Корчак счел необходимым проделать то же самое.
— Хочешь сказать…
Генеральская голова склонилась в утвердительном кивке.
— Именно, Игнат. Они включены в программу защиты свидетелей. Как в Америке, знаешь?
— Разве у нас она тоже существует? — удивился Корчак.
— А как же. И давно уже. Только засекречена выше крыши. — Левченко провел ладонью над седой макушкой. — Даже не пытайся выяснять, где сейчас твой дружок. Официально он погиб и похоронен. Воскреснет не раньше, чем начнется судебное заседание по группировке Вальтера.
— И когда это произойдет?
— Много вопросов, Игнат. Слишком много.
Корчак потер виски, собираясь с мыслями.
— Одного не понимаю, — произнес он, поторапливаемый вопросительным взглядом генерала. — Зачем было такой домину жечь? Каренин не протестовал?
— Насколько мне известно, это была как раз его идея, — пояснил Левченко, незаметно, но при этом выразительно покосившись на часы. — Он сказал, что с домом связаны слишком неприятные воспоминания, чтобы жить там в дальнейшем. Как сам понимаешь, многими вещами пришлось пожертвовать тоже. Жизнь дороже.
— Понимаю, — сказал Корчак, поднимаясь с кресла. — Спасибо, Лев. Не стану больше задерживать.
— Надо бы как-нибудь встретиться, — сказал Левченко, протягивая руку.
Он отметил про себя, что Корчак ответил на рукопожатие не сразу, будто бы преодолевая внутреннее сопротивление. Обратил внимание и на заминку перед ответом.
— Обязательно. — Губы Корчака раздвинулись в улыбке. — Держи меня в курсе, ладно?
Он не до конца поверил в рассказанную ему историю. Левченко ощущал это всеми порами кожи. Корчак не успокоится. Будет искать способ проверить услышанную только что информацию. Это плохо. Для него же самого плохо.
— Такие программы рассчитаны надолго, — сделал еще одну попытку Левченко. — Забудь, Игнат. Не забивай голову. Ты исполнил свой долг. Остальное от тебя не зависит.
— Конечно, — кивнул Корчак. — Я понимаю, Лев.
Слишком быстро он согласился. Как будто дальнейший разговор уже не имел для него значения.
Их руки, до сих пор соединенные долгим рукопожатием, разъединились. Они стояли очень близко друг к другу, прямо-таки нос к носу. Как в день решающего поединка, который для всех, кроме Левченко, завершился вничью. Только он знал истинную цену той ничьей. На самом деле она была победой. Не его, Левченко. Победой над ним. Тогда верх взял Корчак. Всегда брал, когда дело доходило даже до самого невинного и мирного противостояния. Так устроена любая дружба, любой союз, любой брак. Всегда кто-то верховодит, а другой уступает. Левченко это надоело. Он смотрел на Корчака и, улыбаясь, думал, что лучше бы им не встречаться никогда. И еще думал о том, что с годами необходимость иметь друзей пропадает одновременно с разными иллюзиями, от которых рано или поздно приходится избавляться. Потому что они становятся лишними. Тормозят, вместо того чтобы помогать продвижению вперед.
