Окружили. В доме точно кто-то есть, но вот сколько человек и есть ли среди них ребенок, пока неясно.
Давление шкалит, словно я сейчас на американских горках. Чувства обостряются так, что я, кажется, способна слышать любой звук на расстоянии ста шагов.
А уже в следующую секунду я словно проваливаюсь в вакуум и создается впечатление, будто я в каком-то вязком тумане и все, что происходит сейчас, происходит не со мной. Видимо защитная реакция организма, чтобы не сойти с ума.
Единственное, что постоянно и неизменно — это незримая поддержка Давида и тепло его рук. Сначала, пока ехали, это тепло ощущалось на моих плечах. Теперь это тепло концентрируется в моей ладони, в местах соприкосновений наших пальцев.
Впереди виднеется крыша двухэтажного сруба и Давид замедляет шаг.
Наушник, не издающий ни звука последние пару минут, вдруг взрывается каким-то шумом, похожим на шум борьбы, криками, хрипами и матами.
— Готово, — сквозь треск рации доносится мужской голос через несколько секунд, — мужик с фото.
— У меня женщина, — говорит еще один мужчина и это подтверждается истошными женскими визгами, сопровождаемыми руганью, от которой хочется заткнуть уши.
— Мужик отдыхает, я иду обследовать дом, — снова произносит первый.
И в следующий момент, я не могу поверить ушам и одновременно захлебываюсь от облегчения.
— Ребенок. Девочка примерно полутора лет. Сидит на полу и играет со шнурками от ботинок. Темноволосая, кудрявая.
Уже не таясь я бросаюсь к дому со всех ног.
Не помня себя взлетаю по ступенькам крыльца и чуть не налетаю на мужчину в камуфляже.
— Где она? — ору срывающимся голосом и врываюсь в дом.
— Все в порядке, здесь.
Верчу головой во все стороны, не зная, куда бежать, как вдруг из-за угла показывается еще один мужчина в камуфляже, а у него на руках….
Я во все глаза смотрю на свою дочку, готовую заплакать в руках чужого страшного дяди, и от радости не могу произнести ни слова. Тело словно замирает, а потом…потом я несусь к ней, выхватываю из рук мужчины и прижимаю к себе.
— Верочка, дочка!
— Мама, — восклицает она и хмурое выражение личика тут же сменяет довольная счастливая улыбка, — мама!
Обхватывает меня ручонками так крепко, словно сильно скучала. Так и есть, она ведь скучала, а я чуть с ума не сошла от мыслей, что могу ее потерять.
— Вера, Веруня, солнышко, зайчик. Доченька моя.
Я стискиваю ее так сильно, как могу себе позволить, чтобы не навредить. Говорю и говорю, смеюсь и плачу одновременно, а слезы катятся из глаз крупным горохом.
— Мама, — лепечет Верочка и ухватывает ручонками за волосы.
— Доченька, боже. Боже мой. Малыш. Счастье мое. Мама больше никогда тебя не оставит. Солнышко мое. Зайчик.
Я не могу остановиться.
Кажется, что время замирает и мы с дочуркой одни в целом мире. Она со мной, родная и любимая доченька, моя малышка, жива и здорова и это такое непередаваемое счастье, сильнее которого не может быть ничего на свете.
Вокруг суета, шаги и разговоры, но я не замечаю никого и ничего.
Чья-то ладонь ложится на плечо, и я безошибочно угадываю в подошедшем мужчине Давида.
— Женя, пойдем.
— Да, конечно.
Поудобнее перехватываю дочку и снова прижимаю к себе. Мысль, чтобы отпустить ее с рук хоть на секунду, страшнее смерти.
Так мы и выходим на улицу. Я с Верочкой на руках, а Давид рядом.
Плиточная дорожка слишком узкая для двоих.
Я вместе с Веруней иду первая, Давид за мной.
На участке очень много людей, а за забором полицейские машины и опять машина скорой. Еще Мерседес Давида.
Я очень благодарна всем тем людям, кто приняли участие в поисках и помогли вернуть мне дочь. Я очень благодарна Давиду, который все так оперативно организовал.
Но несмотря на все это, сейчас так хочется остаться наедине с дочкой и побыть в тишине. Заново прочувствовать и осознать, что она в безопасности и больше ей ничего не угрожает. Покормить, она ведь, наверняка, голодная.
— Женя, садись в машину, я сам улажу все формальности, — говорит Давид.
Я послушно киваю и юркаю в салон.
Глава 25
Устраиваюсь на заднем сиденье, снова обнимаю и целую дочурку. Юлькин парфюм, слава богу, успел выветриться и можно спокойно дышать.
Со стороны забора вновь раздаются крики, и парни в камуфляже выводят сначала мужчину с Юлькиных фото, а потом и женщину — ярко-накрашенную брюнетку со стервозным выражением лица. Не хочу на них смотреть, потому что прихожу в ужас от того, что Вере какое-то время пришлось находиться с этими людьми и вновь сосредотачиваю все внимание на малышке.
Дочка одета по погоде, несмотря на то, что Ангелина, по ее словам, вышла буквально на минутку, так что сейчас можно снять курточку, чтобы она не вспотела.
Одежда сухая. Или ее высаживали на горшок, или она пока что не просилась в туалет. Может быть сходила перед тем, как Ангелина покинула квартиру, а после этого ничего не пила.
Веруня выглядит заинтересованной и еще одно из тех колец тревожности, что стягивали мою грудь все это время, разжимается и позволяет дышать глубже.
Дочка крутит своей кудрявой головкой, со спутанными, как обычно бывает со сна, волосами, и рассматривает обстановку. Трогает все, до чего может дотянуться. Обивку сиденья, воротник моего пиджака и комментирует, мило коверкая слова.
— Дядя, — указывает на водителя, и пожилой мужчина улыбается.
— Привет, малышка, — говорит ей, перегнувшись через сиденье.
— Очень рад, что все завершилось благополучно, — уже мне, — я, признаться и сам всю дорогу переживал.
— Спасибо большое, — киваю, несколько смущенно, потому что до этого момента воспринимала водителя Бергмана как фонового персонажа, а не как отдельную личность.
А он, оказывается, тоже переживал.
Мне очень приятно от понимания этого и от осознания того, как все удачно сложилось.
— Питя, питя, — вдруг начинает верещать дочка.
Складывает ладошку в кулачок и тянет вперед указательный пальчик. Прослеживаю за ее взглядом и вижу бутылку воды.
— Питя.
— Да, конечно, золотце, — киваю и тянусь за водой.
— Думаю, владелец машины не будет против того, что мы с тобой тут немного похозяйничаем.
— Давид Георгиевич сказал, что в его машине вы можете чувствовать себя, как в своей, — подтверждает водитель.
Владимир, вспоминаю, как обращался к нему Давид.
