Когда музыка остановилась, остановились и мы. Дыхание у обоих сбилось, словно после боя. Еще какое-то время мы молчали, приходя в себя. Потом Рроак заговорил:
– Спасибо.
– За что? За танец?
Он качнул головой.
– За то, что доверилась.
Жар смущения лизнул щеки, но я не отвернулась. Кивнула и только собиралась поблагодарить в ответ, как вдруг рядом раздалось:
– Мой кахррар, прошу прощения, если помешал…
– Говори, Таррек.
– От имени всех парящих прошу бросить первый топор нового состязания.
Рроак понятливо усмехнулся:
– Гехерр и Харреш снова выясняют, кто из них более меткий? Ну пошли. Кинара?
Он повернулся ко мне. Я покачала головой.
Сомневаюсь, что охотница с оружием – то, что драконы захотят увидеть на празднике. К тому же Рроак сам просил забыть о боевых навыках хотя бы на день.
– Благодарю, но я бы хотела немного отдохнуть после танца.
Рроак кивнул, шепнул короткое «я скоро» и первым зашагал к мосту. Таррек двинулся следом, отставая на полшага.
Вновь зазвучала музыка. Я решила отойти от танцующих, чтобы не мешать им, но не успела сделать и двух шагов, как меня схватили. Крутанули в такт мелодии, развернули и сжали в грубых объятиях. Даже не видя лица, я уже поняла, кто это. Берготт.
Проклятье!
Инстинкты охотницы вспенились, точно волны у скалистого берега; губы искривились в презрении.
Берготт заметил это и поспешно сказал:
– Не советую вырываться, охотница. Ты ведь не хочешь опозориться?
– О, новая ложь. Надеешься, я поверю?
Упершись ладонями в широкую грудь, я попыталась оттолкнуть Берготта, но он будто и не заметил моих усилий.
– Оглядись. Неужели не видишь? Драконы расслабились, когда не только кахррар показал, что доверяет тебе.
– Рроаку не нужна твоя помощь!
Я снова дернулась.
– А речь не про Рроака, – пророкотал он, наклоняясь к моему уху. – Для Сайллора тоже важно увидеть, что парящие приняли тебя. Я же пока один из них.
Я растерянно огляделась, нашла своего мальчика взглядом. Будто почувствовав мое внимание, он обернулся. Увидел меня с Берготтом и улыбнулся. Причем, как мне показалось, с облегчением. Да и стоящие рядом с ним драконы поглядывали на нас хоть и с удивлением, но без прежней опаски.
– Видишь? – довольно оскалился Берготт. – Ты плохо знаешь наши порядки и потому не представляешь, сколь важно одобрение парящих. Да, не так, как одобрение кахррара, но очень… очень… – он наклонился еще ниже, почти касаясь губами моего уха, – очень важно. Только получив их оба можно считать, что драконы тебя приняли.
Я рывком отстранилась. Прогнулась, пытаясь оказаться как можно дальше от него, и вспыхнула, увидев довольство в черно-золотом взгляде.
– Я не ищу вашего принятия! – выпалила на одном дыхании.
Объятия Берготта ощущались как тиски. Пусть его зверь слабый, но даже такому безоружная охотница не соперник. Я зашипела, когда пальцы Берготта сильнее впились в мою кожу.
– Ты – нет, – легко согласился он. – Твой драконий сын – да. Рано или поздно ты вернешься к своим, наиграешься в мамочку и забудешь о бедняге Сайллоре. А ему здесь жить. Как думаешь, кем ему остаться в глазах своих? Тем, кто выбрал чужачку? Или тем, кто выбрал признанную парящими?
Я зло прищурилась:
– Зачем тебе это? Зачем ты преследуешь меня, шантажируешь? Чего надеешься добиться?
– Я уже говорил, охотница. Хочу, чтобы ты убралась отсюда как можно дальше. И чтобы Рроак отменил суд. Исполни оба условия, тогда, обещаю, в памяти драконов ты останешься чистой. Доброй и светлой Кинарой, так не похожей на свое подлое племя. Но если ты не выполнишь мою маленькую просьбу, тогда я приложу все силы, чтобы вытравить каждое хорошее воспоминание о тебе. Сайллор возненавидит тебя. И себя – за то, что выбрал людское отродье.
Слова обожгли, будто кислота. Я вскинулась, зашипела змеей:
– Держись от Сайллора подальше!
– Нет, охотница, – холодно отозвался Берготт. – Это ты держись от нас подальше.
Музыка смолкла, и мы, наконец, остановились.
– Суд назначен на вечер четвертого дня. Поспеши, времени почти не осталось.
* * *
Настойчивость Берготта пугала. Чувства вопили, что за ней скрывается что-то еще. Но вот понять, что именно, не получалось. Одно ясно наверняка – нужно поговорить с Рроаком.
Я отошла от празднующих. Дождалась, когда он вернется, приняла его руку и вернулась за стол.
– Скажи… – заговорила спустя минуты три, – ты доверяешь Берготту?
Рроак посмотрел на меня с удивлением:
– Конечно. Он же мой брат.
– Почему тогда хочешь отлучить от парящих?
Удивление сменила подозрительность:
– Откуда ты узнала?
– От него самого. Так почему? Ты же говорил, что парящие – это опора Северных Гнезд. Отлучив Берготта, ты ослабишь ее. Должна быть веская причина для такого решения.
Рроак поморщился. Отвернулся, нашел взглядом брата, сейчас танцующего с молодой драконицей. Еще немного помолчал и признался:
– Он слабеет. Не знаю, из-за чего и как ему помочь сохранить силу… и можно ли. Но его зверь чернеет. Пока это заметил только я, однако скоро увидят остальные.
– И что тогда?
– Отлучение от парящих.
– Но… – Я нахмурилась. – Почему в таком случае не оставить все как есть? Если итог одинаков.
– Ты не понимаешь, – Рроак вздохнул. – Если я отлучу его сейчас, он покинет парящих сильным. По крайней мере, таким, каким все привыкли его считать. И последующее угасание, если его не удастся остановить, воспримут как ответ зверя Берготта на решение кахррара. В этом увидят смирение, верность Северным Гнездам. Но если позволить остальным заметить его слабость, пока он среди парящих, – отлучение станет позором: будто он перестал был достойным. Берготт еще молод. Я не хочу, чтобы всю вторую и третью жизнь он чувствовал на себе осуждающие взгляды. Пусть лучше на него смотрят как на истинного сына Первопредка, покорного воле кахррара.
– В таком случае… разве тебя самого не обвинят в его слабости?
– Могут, – Рроак пожал плечами. – Но причина для отлучения веская: Берготт пошел против моего приказа, чуть не вынудив меня нарушить клятву Первопредку. Такое может и должно караться строго.
– Но…
– Берготт никогда не отличался силой. Зато гордости в нем с лихвой хватит на двоих. Пережить позор для него будет сложнее, чем решение суда.
– А ты говорил с ним?
