– Нет… – сорвалось с побледневших губ младшего принца. Он не верил в произошедшее. Еще видел, как расползается пятно, слышал, как свистит извлекаемое из груди лезвие, но не мог принять такой исход.
– Нет! Нет! Нет! – Гретхен трясла за плечи потерявшего сознание герцога.
– Не-ет! – крик Валиара больше походил на вой раненого волка. Старший принц рванулся из последних, с трудом скопленных сил, совершая бесплодную – иначе бы Ар-Шет так не улыбался – попытку добраться до воплощения бога.
И время словно остановилось.
Замер с занесенной рукой Валиар, забывший, видимо, что магия здесь бессильна. Замерло падающее тело младшего принца, чьи стекленеющие глаза были полны недоумения и обиды. Замерла Гретхен, бросившаяся от тела любимого – теперь уже и сомнений не было – к Ар-Шету в беззвучной попытке дотянуться и отомстить. Замерла я, не зная, что должна предпринять.
А воплощение бога, чьим назначением и святым долгом было разрушение всего и вся, удовлетворенно хмыкнуло, неподвластное всеобщему оцепенению. На пальцах бывшего жреца вспыхнуло черное пламя. Смертельное для всего сущего, подчиняющееся одному лишь создателю, негасимое до тех пор, пока не получит свой трофей. Оно вспыхнуло и сорвалось в сторону Валиара.
И время сорвалось на бег.
Алчно блеснули глаза воплощения, откликаясь на будущую агонию жертвы. Гретхен миновала половину разделявшего ее и пепельноволосого расстояния. Валиар, еще не успевший осознать, что летит ему навстречу. И я, разрывающаяся от боли и осознания неизбежной потери. Потери того, кто стал частью моего мира, кто заставил меня увидеть мир и без кого он больше не был мне нужен.
И реальность взорвалась.
Огнем и болью. Сокрушительной силой, разрывающей меня изнутри. Отчаянием и облегчением.
Я горела, оказавшись между миром, который я не смогла бы принять, и тем, кто стал для меня миром. Человек сошел бы с ума от боли – больно было и мне: пламя охватило целиком, уничтожая полюбившееся мне тело. Но я жалела лишь об одном: оказавшись между пламенем и Валиаром, я не могла больше видеть его лица.
– Жаль, – бросил пепельноволосый и отложил трость, присаживаясь и с мрачным удовлетворением закрывая глаза младшему принцу. – Но, кажется, так даже…
Договорить он не успел. Острие собственной трости вышло у него меж ребер. Великий повернулся, поднимаясь на ноги и отбрасывая от себя бледную до синевы Гретхен. Она сама больше напоминала будущего покойника, чем рассудительную тень, но Ар-Шет, казалось, не видел разницы.
– Бесполезно, – рассмеялся он, обхватывая набалдашник и вытягивая из себя лезвие. – Никому из богов, их служителей или одаренных не дано меня уничтожить. А смертных здесь…
Глава 14
О превратностях судьбы и божественных подарках
Они пришли с юга. Большой, не меньше сотни груженых подвод, караван. Споро взялись за работу, хоть и ворчали себе под нос про чью-то блажь. Копали землю, вбивали столбы, складывали стены. Стелили крышу, но не трогали оконных проемов, словно им так и суждено было оставаться открытыми всем ветрам.
Недоуменно пожимали плечами, но не спорили. Платили за работу хорошо, оттого она не стихала и ночью. Зверья не боялись – заказчик не поскупился на магов, дал и на собственное хозяйство. По две тысячи из казны тем, кто отважится поселиться здесь, у северных вершин, на землях обезлюдевшего Лиера. И сказки об отбирающих память духах перестали казаться такими страшными, когда корона пообещала освободить переселенцев от налогов на первые двадцать лет. Тут уж любому богу душу продашь, чтоб оказаться в их числе. Тем удивительнее было открытие – возводимый храм предназначался не Пресветлому, почитаемому императорской семьей.
Храм закончили к весне. Еще не засохла краска, строители не успели убрать леса – первый посетитель ступил на лестницу. Длинную и извилистую, как и дорога сюда. Налетевший ветер мешал ему подниматься, но в отличие от переселенцев, проклинавших поначалу местный климат, пришлому он не мешал. Напротив, с каждым порывом улыбка незнакомца становилась все шире, будто мысли, занимавшие его, были во сто крат прекрасней. Ступени летели под его ногами.
Он остановился лишь на пороге, замер, не находя в себе сил шагнуть вперед. Пальцы дрожали, когда он толкал тяжелую дверь. Неохотно скрипнули петли. Проход открылся. Неширокий, в самый раз для одного.
– Ваша светлость, не извольте гневаться. Смажем – пойдет как миленькая, – заверил появившийся из-за спины гостя бородач. – Не все успели, но внутри – как вы и пожелали. Статую уже поставили. И надпись выгравировали. Ох и было хлопот…
Гость не слушал. Ему не было дела до жалоб: он слишком долго ждал и многое отдал, чтобы оказаться здесь.
– Ждите, – бросил он, делая необходимый шаг. Дверь захлопнулась сама, резко, словно и петли смазаны, и механизм исправен, и таран с той стороны помог.
– Дела… – протянул себе под нос староста нового поселения и уселся на ближайший камень. Благо зима кончилась, обошлось и без обморожений, и без замерзших насмерть. Будто кто-то приглядывал и вовремя подгонял в спину, не давая заплутать.
Плевать на землю бородач не рискнул, хоть и хотелось. Дурная привычка не прижилась в этих краях. Словно кто-то был против, и каждый раз доброхоту прилетало по темечку. Ничего серьезного – шишка или птичий помет – но приятного мало.
Высокому гостю, явившемуся с проверкой, едва в столицу отрапортовали о конце работ, знакомство с птицами не грозило. Он не имел привычки ни плевать под ноги, ни сорить, не собирался он этого делать и в открытом всем ветрам храме.
Высокие стрельчатые проемы так и остались без ставен, стекла или бычьего пузыря. Не было здесь и мебели. Пустое округлое помещение, где царили ветер и эхо, предстало перед взором мужчины.
Один лишь алтарь на невысоком, в две ладони, постаменте. И статуя с гравировкой под ней.
«Альн-Ари».
Он сел на пол, почти упал. Груз, давивший на его плечи, рухнул вместе с ним. Но облегчения это не принесло. Злой, едкий смешок сорвался с его губ, отразился эхом и вернулся волной насмешек. Насмешек над ним, его верой и усилиями.
– Не могу забыть. Как ни стараюсь – не могу, – каждое слово давалось ему тяжело. Он опер лоб на сцепленные в замок пальцы. Белые как снег волосы закрыли глаза, но едва ли он видел хоть что-то сквозь пелену отчаяния. – Альн-Ари – имя моей одержимости. – Он с усилием вдохнул, но сил хватило лишь на шепот: – Я построил храм, привел людей, завтра здесь будет жрец. Я рассказал ему о тебе все, что знал. Он верит в тебя. Я верю… и жду.
* * *
Его дом стал следующим, построенным у подножия храмового холма. Дом нелюдимого Лорда, избегавшего людей и проводившего ночи в храме, наедине с собой и ветром. Первые соседи пробовали втянуть мужчину в жизнь поселения, но ему не было дела до их нужд и тревог. Зато ими активно интересовался приехавший из самого Рейнса жрец. Вот уж кого послали сами боги – или, если верить самому новоприбывшему, Альн-Ари, дух здешних мест, который и призвал его сюда. Как бы то ни было, но за хорошего целителя жители первого поселения, восстановленного в Лиере, согласны были благодарить хоть демонов, но раз уж достаточно раз в неделю посещать храм и молиться местному духу – так тому и быть. С них не убудет. К тому же, если дух и есть, то совсем не мстительный – не то что в пустыне: кому ни молись – никто не слышит, будто вымерли все!
