А вот его будущая супруга Жозефина, напротив, очень любила всякую живность. И конечно же, в ее доме всегда жили коты и кошки. Генерал Бонапарт влюбился в Жозефину, и вот он впервые посетил ее особняк на улице Шартрен. Собираясь лечь в постель, будущий император заметил, что в изножье на одеяле спит кошка. Он захотел сбросить ее на пол, но Жозефина запротестовала: «Не беспокой бедняжку, раз ей захотелось устроиться в моей кровати. Смотри, как она умильно на тебя смотрит. Надо быть совсем бессердечным созданием, чтобы прогнать ее». Наполеону очень хотелось выбросить ненавистную ему кошку за окно, но он рассудил, что такой поступок будет не самым лучшим прологом к первой брачной ночи, и предпочел молча скользнуть под одеяло. Коснувшись горячего тела Жозефины, он забыл про кошку, но та не привыкла к такому неистовому обращению со своей хозяйкой, а посему вонзила свои острые зубки в левую икру будущего победителя при Ульме и Аустерлице.
На следующий день газеты сообщили о бракосочетании Наполеона и Жозефины.
Похоже, у Наполеона развилась гиперчувствительность к кошачьей шерсти. Но не только это. Помимо аллергии у него еще была айлурофобия, то есть навязчивая боязнь именно котов и кошек. Как любая другая фобия, она проявлялась в бессознательном виде, как защитный механизм на что-то. У Наполеона она была связана с эмоциональными травмами, полученными в детстве. И кстати, в том числе и из-за этого он и развелся с Жозефиной, бывшей, по его собственному признанию, талисманом, подаренным ему фортуной.
Наполеон I имел аллергию к котам и кошкам. Но боялся ли он их? Это то, что утверждает среди прочих Лесли О’Мара в своей книге «Кошки». <…> Великого императора видели в поту, со шпагой в руке, когда кошка проникла в его палатку. А еще — накануне разгрома при Ватерлоо ему приснился черный кот, пересекающий поле боя… По этому поводу ходило немало легенд.
Дорика Люкачи, французская писательница
Его новая супруга, Мария-Луиза Австрийская, конечно же, кошек не держала, и она родила императору сына, но с ее появлением удача отвернулась от Наполеона, и жизнь его завершилась в ссылке на упомянутом острове Святой Елены… в окружении специально обученных котов и кошек, которых намеренно расплодил вокруг его дома британский губернатор Хадсон Лоу — тупой и ограниченный служака, боявшийся всего на свете, а больше всего — своего пленника. Отношения между свергнутым императором и его тюремщиком были ужасными, и сгубил Наполеона вовсе не мышьяк, как иногда пишут сочинители, не мелочные придирки Хадсона Лоу и не климат острова, а та угрюмая тоска, что возникала в недавнем владыке мира при одном виде британских котов и кошек, спастись от которых на маленьком острове не представлялось никакой возможности.
КСТАТИ
Это удивительно, но большинство диктаторов мира смертельно боялись котов и кошек. По неведомой причине крупнейших завоевателей мира мучил один и тот же недуг — айлурофобия! Перечень именитых жертв этой необычной фобии впечатляет: Александр Македонский, Юлий Цезарь, Чингисхан, Бенито Муссолини, Адольф Гитлер, Йозеф Геббельс, Лаврентий Берия… Что же касается Наполеона, то, возможно, именно его нездоровым отношением к кошкам объясняется его дикая попытка из пушек расстрелять фигуру египетского сфинкса — самой большой кошки мира.
Уместно будет заметить, что именно под влиянием ненависти императора к котам и кошкам в Гражданском кодексе, известном ныне каждому как Кодекс Наполеона, этих прекраснейших созданий самым постыдным образом приравняли к мебели. Точнее так — там было сказано, что «движимостями», в отличие от недвижимости, являются предметы, которые могут изменять место своего нахождения, которые двигаются, как, например, животные. В Кодексе даже имелась статья 1385, в которой говорилось: «Собственник животного или тот, кто им пользуется, является ответственным за ущерб, который причинен животным, как в том случае, если животное находилось под его надзором, так и в том случае, если животное заблудилось или убежало». По сути, это означало следующее: твое животное что-то напортачило, ты за это и отвечаешь. Вполне логично, и в этом не было ничего постыдного для котов и кошек.
Талейран о котах и кошках
В интереснейших «Записках князя Талейран-Перигора», изданных на русском языке в 1840 году, содержатся воспоминания того самого знаменитого Шарля Мориса де Талейран-Перигора, которого многие и по сей день считают величайшим из дипломатов эпохи Наполеона Бонапарта, и в них, как ни странно, несколько страниц посвящены одному коту по имени Месье Папен.
Талейран рассказывает следующее:
Мадам Бонапарте начала просить меня за дюжину клиентов, которым нужны были все-таки хорошие места, после этого я выслушал целую повесть о несчастьях Monsieur Рарт, о жестокости Бонапарте к этому прекрасному созданию и наконец мог начать разговор.
Но, может быть, вы теперь спросите меня: кто этот Monsieur Рарт, сделавшийся предметом жестокости первого консула? Я отвечаю, что Monsieur Рарт был четвероногое; толстый прекрасный кот; злой, как старый адвокат; ужас дам, потому что он рвал, царапал кружева, оборки, перья — все, что мог. Он чувствовал свою значительность и потому безнаказанно подшучивал и над значительными людьми, которые в уме наделяли проклятого кота всеми возможными ругательствами — а вслух превозносили его. Я не любил этого мерзкого кота, да и он меня тоже — и потому всегда запускал свои когти мне в ноги, да так искусно, что кровь выступала на чулках. Первый консул, как говорила Жозефина, был моим мстителем, и Monsieur Рарт'у доставалось от него порядком; зато, только что раздавались грозные шаги Бонапарте, проклятое животное убегало или пряталось куда-нибудь под мебель, где и оставалось до самого ухода своего неприятеля.
Чуть ниже Талейран пишет так:
Страсть к кошкам так страшна и между тем так обыкновенна; я нашел в купленных мною манускриптах описание любви к кошачьему племени, и это описание показалось мне таким занимательным, что я предлагаю извлечение. Автор — знатная дама, которая всю жизнь делала то, чего бы не должна была делать; у нее были пылкие чувства и множество ума; разговор ее блистал остроумием, и она писала не хуже мадам Севинье; в девушках и замужем носила прекрасное имя — и не слишком заботилась о его сохранении; ветреная в восемьдесят лет, точно так же как в двадцать, — она горячку мыслей принимала за увлечение сердца; не щадила ни врагов, ни друзей и была способна к преданности, точно так же как к измене.
Вот ее замечания.
«Я всегда умела находить развлечения, утешающие в печали; я уже говорила о своих привязанностях, но не говорила о своих страстях, потому что страсти увлекают — и тот, кто предается им, теряет свое спокойствие. Напротив того, привязанности утешают нас; постоянно доставляют нам новые и даже разнообразные удовольствия; в них нет однообразия, которое ведет за собою отвращение, — обыкновенный конец всех страстей. Счастлив тот, кто обращает страсти свои на предметы незначительные; я говорю по опыту.
С самой ранней молодости я любила животных и беспокоила этой любовью всех окружающих меня; родители баловали меня, и я употребляла во зло их любовь; они непременно должны были доставать мне собак, кошек, птиц, барашков, козлят. У меня был целый зверинец, которому я отдавала все свои заботы; но и тут случилось, что случается везде; я любила одно больше другого; кошек — больше других животных, и всякой раз, как они съедали у меня чижика или щегленка, я думала, что возненавижу их, и приказывала немедленно удалить их от себя, приказывая, впрочем, чтобы им не делали никакого зла; но через два или три дня кошки мои опять приходили ласкаться ко мне, и я прощала им, как любовник прощает неверность своей возлюбленной.
