Мой раб спокойно шел по большой сфинксовой аллее мимо храма Пта; мешок он спрятал под плащом. Уже в священной роще он обнаружил, что за ним следуют, но не обратил на это внимания и совершенно спокойно продолжал идти дальше, заметив, что люди, шедшие за ним, остановились у храма Пта и начали разговаривать там с жрецами.
Он уже стоял на берегу Нила. Тут он услыхал, что его зовут и что множество людей бегут за ним, и брошенный в него камень пролетел близехонько от его головы.
Мюс понял угрожавшую ему опасность. Собрав все силы, он добежал до реки, бросил мешок в воду и с сильно бьющимся сердцем, но, как ему казалось, без всякой улики в своей вине, остался стоять на берегу. Несколько минут спустя он был окружен сотней служителей при храме. Верховный жрец бога Пта, Птаотеп, мой старый враг, не счел ниже своего достоинства лично последовать за ними.
Многие из них, и в том числе вероломный дворцовый слуга, тотчас же бросились в Нил и нашли, на наше несчастье, мешок с двенадцатью трупами, который, нисколько не поврежденный, запутался в папирусовом тростнике у берега. В присутствии главного жреца, толпы прислужников при храме и по крайней мере тысячи мемфисцев был открыт гроб из бумажной ткани. Когда они увидали его ужасное содержимое, то поднялся такой отчаянный вой, что я слышал его в самом дворце. Разъяренная толпа в диком бешенстве бросилась на моего бедного слугу, сбила его с ног, топтала его ногами и тут же лишила бы его жизни, если бы всемогущий верховный жрец не удержал ее и не приказал заключить в тюрьму страшно изувеченного преступника, имея намерения погубить меня, так как во мне он подозревал зачинщика святотатства.
По прошествии получаса был арестован и я.
Мой старый Мюс взял на себя всю вину, но верховный жрец, посредством пытки, вынудил его признаться, что это я приказал ему убить кошек, и он, как верный слуга, принужден был повиноваться.
Верховное судилище, против приговоров которого даже сам царь не имеет никакой власти, составлено из жрецов Мемфиса, Гелиополя и Фив; поэтому вы можете себе представить, что как бедного Мюса, так и мою ничтожную эллинскую особу, не задумываясь, приговорили к смерти. Раба приговорили за два уголовных преступления: во-первых, за убийство священных животных, во-вторых, за двенадцатикратное осквернение трупами священного Нила; меня же — за то, что я был зачинщиком этого, как они называли, двадцатичетырехкратного уголовного преступления. Мюса казнили в тот же день. Мир праху его! В моей памяти воспоминание о нем будет жить как воспоминание о друге и благодетеле. Перед его трупом и мне был прочтен смертный приговор; и я уже стал приготовляться к длинному путешествию в подземный мир, когда царь приказал отложить мою казнь.
Меня снова отвели в тюрьму.
Аркадийский таксиарх, находившийся в числе моих стражей, сообщил мне, что все греческие офицеры из числа телохранителей и множество солдат, в числе более четырех тысяч человек, грозили выйти в отставку, если не помилуют меня, их начальника.
В сумерки меня привели к царю, который милостиво принял меня. Сам он подтвердил все сказанное таксиархом и выразил свое сожаление, что он должен лишиться столь любимого воина. Что же до меня, то я охотно признаюсь, что нисколько не сержусь на Амазиса, и прибавлю, что чувствую сожаление к нему, могущественному царю. Если бы вы послушали, как он жаловался, что ни в чем не может поступить, как хочет, и даже в своих личных делах не может избегнуть помехи со стороны жрецов! Если бы это зависело от него, говорил он, то он охотно простил бы мне, иноземцу, преступление против закона, который мне непонятен, который я, хотя и несправедливо, считаю бессмысленным суеверием. Но, чтобы не раздражать жрецов, он не может оставить меня без наказания. Изгнание из Египта есть самая легкая кара, которую он может наложить на меня.
— Ты даже не представляешь, — этими словами заключил он свои жалобы, — какие значительные уступки я принужден был сделать жрецам для того, чтобы выхлопотать тебе помилование! Ведь наш верховный суд независим даже от меня, царя!
Таким образом, я откланялся после того, как дал клятву покинуть Мемфис в тот же день и Египет — самое позднее — через три недели.
Восток — дело тонкое
Как бы то ни было, культ обоготворяемых котов и кошек в Египте продолжался более двух тысячелетий. Благодатное это было время…
И очень долго вывоз этих прекрасных животных из страны был категорически запрещен. Вывезти кошку из Древнего Египта — значило, что ее злодейски похитили у фараона, а это деяние считалось преступлением, наказуемым лютой смертью. Однако фараон Псамметих открыл финикийцам и грекам не только все гавани своего государства, но и разрешил им привозить товары с полной гарантией личной безопасности. При этом он в двух отношениях остался верен политике прочих фараонов: в сооружении памятников и в преследовании завоевательных планов, целью которых были Сирия и Месопотамия. Очевидно, именно из-за этого постепенно одомашненные коты и кошки из Египта все же начали проникать в иные земли. В частности, они появились в Вавилоне. Потом они попали в Древнюю Грецию и Древний Рим, а затем стали постепенно заселять остальную Европу.
Да, древние египтяне, жившие в долине Нила, долго препятствовали распространению котов и кошек за пределы своей страны. Более того, когда египетские путешественники находили в других странах домашних котов и кошек, они покупали или выкрадывали их, чтобы привезти обратно в Египет, которому, по их мнению, те принадлежали.
А вот финикийцы, которые вели торговлю с Египтом, понимая, что коты и кошки являются ценным товаром, тайно вывозили их из Египта и продавали богачам и правителям в других странах. Так домашние коты и кошки впервые появились на финикийских торговых путях, а потом распространились по всему миру.
Если посмотреть на карту, то логичнее всего котам и кошкам было бы пойти в Вавилон, а уже оттуда — в Индию, Китай и Японию.
Вавилон — это один из городов Древней Месопотамии, а Месопотамия находилась в долине Тигра и Евфрата, то есть там, где сейчас находятся современные государства Ирак, Северо-Восточная Сирия, а также периферийно Турция и Иран.
В этом смысле большой интерес представляет статья российского ученого В. В. Емельянова «Кошка в Древней Месопотамии». В этой статье говорится, что в клинописных текстах Древней Месопотамии существовало несколько обозначений кота: su-a, suranu (домашний кот), su-a-ri = murassu (дикий кот) и т. д. И что удивительно, до сих пор не удалось найти различие кошек по родам. В шумерском языке нет категории рода, а в аккадском ни в одном случае нет присоединенного к имени окончания женского рода — tu(m). Из этого ученый делает вывод, что домашних кошек воспринимали преимущественно в мужском роде, то есть как котов.
Оказалось, что древние тексты, в которых фигурируют коты и кошки, весьма немногочисленны. Кошки упоминаются в пословицах, баснях, гадательных текстах, сонниках. Сравнение врага с котом встречается в новоассирийской царской надписи. Но при этом ни одна богиня Древней Месопотамии не имела кошачьего облика. Зато в местной астрономии была и есть звезда с названием SA.RI (su-a-ri), и та получила название по имени дикого кота.
