— Разве ты не знаешь, что наш господин, почтенный Залилум, нынче вечером устраивает пир?! — накинулась Убара на девушку, едва та перепрыгнула через ров и оказалась рядом с ней. — Велено приготовить столько блюд, сколько не успел бы перепробовать — даже по крошке — самый знатный обжора! На кухне не хватает рабочих рук, а ты, между тем, носишься по полю как лисица…
В тот день в доме Залилума праздновали возвращение его старшего сына из Ура, где он учился в знаменитой школе писцов. В селении все знали, что туда же, в большой город Ур, уехал за знаниями и младший сын Залилума, Убарсин. Залилум мечтал, чтобы его отпрыски стали самыми умными и образованными, втайне надеясь, что хотя бы один из них своей мудростью превзойдёт абу Техиба. Однако сам Киссар не слишком стремился стать лучшим в обучении, за которое его тщеславный отец выложил крупную сумму. Находясь в Уре, юноша проводил время в бурных развлечениях, бражничал и одаривал любовниц серебром, которое ему присылал Залилум. Так шли годы. Залилум проводил сына мальчишкой, а теперь встретил молодого мужчину, в котором от прежнего Киссара остались лишь курчавые, как у барана, волосы и крупный с широкими ноздрями нос.
В покоях большого кирпичного дома царило оживление. Гостям подавали освежающие, настоянные на травах и пряностях напитки, горьковатую сикеру и сладкие густые вина. Их подносили в кувшинах девушки, какие только были в услужении у Залилума. И самой юной, самой прелестной среди них была Ану-син.
Ей ещё не исполнилось и тринадцати лет, но её лицо уже поражало редкой, ни с чем не сравнимой и самим этим несходством притягательной красотой. Кожа — матово-тёплая, с лёгким румянцем на округлых щеках; глаза — большие, удивительного разреза — тёмные и глубокие, как южная ночь; губы — волнующе изогнутые, алые, сочные, как переспелая вишня. Сплетённые в тяжёлые косы волосы отливали стальной синевой. Облик Ану-син имел притягательную силу, и было просто немыслимо не заметить её, не выделить среди остальных девушек.
И даже Киссар, избалованный вниманием урских красавиц, один только раз взглянув на Ану-син, уже никого, кроме неё, не видел.
Залилум, сидевший по правую руку от сына, проследив за его взглядом, сказал с понимающей ухмылкой:
— Вижу, ты глаз не сводишь с этой дикарки. Если захочешь позабавиться с ней, я не буду возражать. Девчонка ужасно строптива и горда, но…
Залилум не договорил — Киссар вдруг хлопнул в ладони и громко потребовал себе вина. Залилум, обиженный таким пренебрежением сына, отодвинулся от него и заговорил со своим соседом-землевладельцем.
Поймав устремлённый на неё взгляд сына хозяина, Ану-син подошла к столу и приготовилась налить в его чашу вина из кувшина с длинным горлом. Киссар протянул было к ней руку с чашей, но другой рукой неожиданно схватил девушку за талию и привлёк к себе.
— Приходи ко мне, когда все уснут, — прошептал он ей в лицо, обдавая его горячим дыханием, смешанным с кислым запахом вина.
Ану-син, ошеломлённая его выходкой, не могла выговорить ни слова; кувшин дрожал в её руке.
— Придёшь? — не отступал Киссар, глядя на неё требовательно и жадно.
Тут раздались приветственные возгласы: вошёл какой-то родственник Залилума, и его появление выручило Ану-син.
Девушка вышла из покоев, где проходило праздничное застолье, а вскоре и Киссар, воспользовавшись тем, что гости увлеклись беседой с прибывшим, выскользнул вслед за нею.
Ану-син наполняла кувшин вином, когда услышала шаги и шумное дыхание за спиной. Обернувшись, девушка оказалась лицом к лицу с Киссаром. Он протянул к ней руки, пытаясь привлечь к себе, но она увернулась от него. Однако ему удалось поймать её руку.
— Я — сын Залилума! — выкрикнул он хрипло.
— Я это знаю, — спокойно ответила Ану-син. — Мне и прежде приходилось слышать эти слова.
— Я могу щедро оплатить твои ласки!
Киссар крепко держал девушку за руку, не замечая, что причиняет ей боль. Оскорблённое тщеславие подхлестнуло его желание.
— Пусти меня, — на этот раз сердито проговорила Ану-син. — Ты делаешь мне больно.
Она уже почувствовала присутствие Киран — как в тот день, когда Аваса набросилась на неё с кулаками. Но сейчас ей хотелось обойтись без помощи своей незримой заступницы.
Киссар рассмеялся и ещё сильнее сдавил руку девушки. Ану-син попыталась вырваться, но юноша смеялся всё громче и всё ощутимей становилась причиняемая им боль. Тогда Ану-син вскинула сжимавшую кувшин руку и ударила им обидчика по голове. И прежде, чем Киссар пришёл в себя от боли и изумления, девушка быстро повернулась и исчезла за дверью.
— Дикарка! — крикнул ей вслед Киссар. — Какой была, такой и осталась!
В бешенстве он сделал несколько шагов за девушкой. Показать сейчас же, что ей не пройдёт даром такое обращение с сыном Залилума? Или пойти пожаловаться отцу? Пусть он придумает для неё наказание построже…
Пристыженный собственным поражением и пылая яростью, Киссар подошёл к столу, где стояли кувшины с вином. Схватив один из них, он приложился к горлышку своим пересохшим ртом и начал жадно пить. Затем, потеряв власть над своим затуманенным хмелем разумом, он едва доплёлся до скамьи и, повалившись на неё, сразу уснул.
Глава 18. Совет Техиба
Вопреки опасениям Ану-син, Киссар больше не ходил за ней по пятам и не пытался пугать её своими угрозами. Так случилось, что его возвращение в родное селение совпало с днями Великого Зноя, которые во все времена неминуемо влекли за собой засуху и голод.
Раскалённый добела диск солнца слепил глаза, его жаркие лучи нещадно жгли землю, которая лопалась на тонкие, похожие на паутину, трещины. Листва и травы побурели и высохли; пыль стояла в воздухе, забивала глаза и уши, затрудняла дыхание. От реки поднимался горячий пар, увлажнял и без того тяжёлый воздух, отчего духота становилась невыносимой. Даже пальмы не шелестели в эти дни веерами своих пожухлых листьев.
Выгорали посевы овса и ячменя, падал скот — затянувшаяся засуха принесла аккадцам огромные бедствия. В предвкушении щедрого урожая человеческих жизней ненасытный Иркалл вплотную подступал к хижинам бедняков.
Глава старейшин, хазанну Техиб, день и ночь молился богам о спасении жителей селения Поющие Колосья от голода.
Техибу, как и его родному алу, на своём долгом веку многое довелось пережить: и мор, и засуху; и когда ассирийский царь Нин привёл в их край своих воинов, думалось, что эта беда минует лихолетьем. Но аккадские вельможи потянулись в Ассирию получать свои уделы из рук врага — и тогда горькая правда стала явью: начался долгий плен Аккада.
Для простых аккадцев вторжение Нина оказалось куда страшнее. Разгромив армию царя Бэлоха, разрушив столицу Аккадского царства город Баб-или, ассирийцы рассыпались по всей стране. Жгли дома и хлеб, резали скот, людей уводили в плен или убивали.
В алу Поющие Колосья после ассирийского нашествия остался, чудом не сгоревший, один дом. Большой дом, как называли его жители, или «димту» — «башня» был центральным строением, к которому примыкали дома нескольких алу, вместе составлявших одну большую общину. Здесь по торжественным дням собирались все члены общины, здесь заседал совет старейшин, здесь же, в жилых покоях, обитал и глава — хазанну, который являлся также жрецом культа домашних богов и духов-предков. Здесь же, во время набега ассирийцев, собрались все уцелевшие жители. Спали тогда все на полу — свободные и рабы, хозяева и слуги, богатые и бедные — вплотную друг к другу; ели толчёную кору, копали коренья. Выжившие заново отстроили свои жилища, наладили прежние порядки. Хазанну Техиб со своими людьми пригнал из-за реки, из Элама, несколько десятков голов скота — не дал селению погибнуть и снова стал самым уважаемым в общине человеком. Хотя в общине решающим считался голос Залилума, которого поддерживал судья Зер-укин, главою её традиционно оставался хазанну Техиб. К мнению Техиба прислушивались, его воле подчинялись почти беспрекословно.
