Изо всех сил Ану-син потянулась к стоявшему, с жадным вниманием вглядываясь в смелое, нахмуренное лицо, любуясь им, запоминая его. Но тут что-то сильно ударило её в грудь; красные круги, сливаясь, поплыли перед глазами. Видение исчезло, расплывшись в пространстве, как туман, и глубокая тихая печаль, горькая тоска овладела ею.
Ану-син очнулась на полу в полутёмной лачуге. Огонь в очаге догорал, скупо озаряя сидевшую перед ним старуху; Сидури стояла перед девушкой на коленях и гладила её по волосам.
Но для лежащей Ану-син явь ещё перемешивалась с грёзой; она видела себя то летящей в беспросветном мраке, то спелёнутой, связанной по груди и рукам до того туго, что не могла пошевелиться; вся внутренность её горела. Старуха не сразу позволила Сидури распеленать Ану-син: чтобы девушка не металась от боли.
— Мне было странное видение, — наконец, преодолев слабость, проговорила Ану-син. — Юноша, могучий и прекрасный, как божественный Таммуз… Я чувствовала в нём родную душу…
Утирая пот со лба и щёк, старуха ответила ей:
— Что ж тут странного? Ты видела своего нерождённого сына.
— Я видела его так, будто наша встреча была наяву, — сказала Ану-син, с необъяснимым упрямством не соглашаясь с тем, что боги во сне показали убитого ею ребёнка.
— Может, божественные силы приоткрыли перед твоим взором завесу, за которой скрывается будущее? — вступила в разговор Сидури, желая поддержать свою подопечную.
Старуха хмыкнула.
— Не обманывай её, — обратилась она к жрице Ишхары, — и сама не обманывайся. Ты была здесь, всё видела… У этой девицы никогда не будет детей.
На этот раз Сидури промолчала и только низко склонила голову.
— О многоликая владычица Иштар, тебе одной я буду служить до конца своей жизни! Моя судьба — в твоих руках! — прошептала Ану-син и закрыла глаза.
*Из семейно-брачного права Древней Месопотамии. ст. 53, табличка 3.
Глава 3. Странная история
То самое событие, которое принесло бы горести и разочарование женщине, принявшей решение избавиться от нежеланного ребёнка, но не отказавшейся родить в будущем, наполнило сердце Ану-син иными надеждами. Теперь она точно знала, что после всего случившегося у неё остался только один путь: до конца жизни служить своей богине с неиссякаемым рвением и самоотречением. От прежней Ану-син, которая с пылкостью юности когда-то мечтала обрести счастье в любви к мужчине и желанным детям, ничего не осталось. С той минуты, как она сделала свой выбор, всё для неё изменилось бесповоротно. Стать энту и оставаться в этом сане до самой смерти, старея и угасая в стенах храма, навсегда убив в себе мечту о семье, — таков был её жребий.
— Согласно древней традиции, первосвященница культа Ишхары не имеет права вступать в законный союз с мужчиной, но времена меняются: то, что в старину находилось под запретом, ныне обретает иной смысл, — сказала ей Сидури после того, как они покинули лачугу повивальной бабки. — Традиции культа, принятые нашими далёкими предками, — это свод правил, которые передаются от поколения к поколению. Но они нигде не записаны, и нет такого камня, на котором они были бы высечены, и не существует ни одной таблички, на которой их можно было бы прочесть. Для чего я говорю тебе это? Чтобы твои руки были развязаны, а мысли свободны, если однажды ты решишь нарушить неписаные правила. Представь, что их нет и никогда не было! Посмотри на меня: я замужем, хотя по-прежнему остаюсь служительницей Ишхары. Но тогда почему верховной жрице этой богини не дозволено вступать в союз с тем, кого изберёт её сердце? Да и энту других культов с некоторых пор не возбраняется связывать себя семейными узами.
— Нет, Сидури, это не для меня, — Ану-син покачала головой. — Знак, ниспосланный свыше, укрепил меня в верности выбора, который изначально был единственным и предназначенным мне богами. Быть первосвященницей обоих культов богини — древнего Ишхары и нынешнего Иштар — это значит хранить верность ей одной, многоликой и вездесущей. Что касается ребёнка, я никогда не буду сожалеть о том, что избавилась от него. Это был плод насилия; семя, из которого он взрастал, было дурным и вредоносным. Если бы ему было суждено родиться, он познал бы в этом мире лишь ненависть и презрение…
Несмотря на решительный тон, которым Ану-син произносила свой ответ, вид у неё был печальный и тоскливый. Её огромные чёрные глаза стали ещё больше от залёгшей вокруг них синевы; под тонкой, почти прозрачной кожей виска лихорадочно пульсировала жилка. В каждом её жесте чувствовалась слабость, и она с трудом превозмогала мучительную боль и усталость.
— Что я должна сказать эну Илшу? — тревожно спросила Ану-син, когда они с Сидури, стараясь оставаться незамеченными, входили в её покои. — Не сомневаюсь, что Хинзури уже донесла ему о своих наблюдениях, и, если он поверил ей, меня немедленно подвергнут унизительному осмотру.
— Не волнуйся. Я позабочусь об этом, — твёрдым обещанием успокоила её наставница.
Войдя в эгипар и завидев старого жреца, который сидел на постели в окружении служек и с аппетитом уплетал жареную куропатку, Сидури поначалу даже растерялась. Но потом, осознав внезапность перемены, упала перед Илшу на колени и заплакала.
— Прости, абу, прости мне эту слабость… Я плачу от радости, оттого, что ты не покинул нас, — бормотала она, обливая слезами холодные пальцы старика, липкие от жира дичи.
— Ну полно, полно, досточтимая Сидури, — ворчливо произнёс Илшу, втайне невероятно польщённый таким проявлением чувств со стороны жрицы. Он и мысли не допускал, что её поведение могло быть неискренним.
— Как ты себя чувствуешь, абу? — участливо спросила Сидури, поднимаясь с колен и присаживаясь рядом со стариком. — Твой недуг тяжело отразился на всех нас. Но тем не менее ты, надеюсь, найдёшь храм в отменном состоянии. Благодаря стараниям Ану-син храмовая казна наполняется серебром, земельные владения расширяются, а, помимо амбаров и мастерских, в хозяйстве храма теперь есть также давильня для винограда и винный погреб.
Она взяла чашу с вином из рук одного служки, блюдо с фигами забрала у другого и движением головы велела обоим убраться. Когда они с жрецом остались наедине, тот сказал:
— Ты спросила, как я себя чувствую. Бывало и хуже, но, думаю, пришло время возродиться — хотя бы для того, чтобы позаботиться о выборе своего преемника.
— А может, лучше всё же преемницы? — Сидури взглянула старику прямо в глаза, твёрдо и красноречиво.
Тот моргнул, потом покосился на блюдо с фигами в руках у собеседницы и с задумчивым видом почесал в затылке.
— Гм… Стало быть, наши мысли совпали, — произнёс он голосом, в котором звучало удовлетворение. А потом, очевидно, желая скрыть поспешность принятого им решения, спросил у Сидури: — Ты уверена, что ещё не рано? Может, мне всё же понадобится больше времени отвести на её подготовку?
— Разве бывает рано готовить человека, путь которого начертали боги? — отозвалась Сидури. Чуть помедлив, она прибавила: — И раз уж мы пришли к единому мнению, самое время поговорить откровенно о том, что произошло с Ану-син в нухаре и чем это для неё обернулось.
