А кстати, сколько сейчас — три часа? Четыре? Небо всё ещё было чёрно-сизым, но серпики двух лун, красной и синей, висели над самыми крышами домов, а белая успела скатиться за горизонт. От этих трёх ночных малышей, от того, захотят ли они поделиться своей тайной силой, зависела судьба нашего мира.
Вышел Аврелий, и Дитмар подал мне руку, помогая подняться в "лунную карету". Я боязливо потянула носом воздух — ни следа одуряющего амбре, и даже в замкнутом пространстве мобиля одеколон совсем не ощущался.
— Куда изволите? — шутливо осведомился Дитмар, плюхаясь на шофёрское место.
Вопрос был адресован мне. Но разве мажисьерам и так не известно всё: где я живу, что ем на завтрак, какие книги читаю перед сном, о чём думаю, глядя из окна на мокрую от дождя акацию? Разумеется, я назвала улицу и номер дома, но при этом испытала неприятное чувство, будто лишаю себя защиты. Как в страшной детской сказке про волка-оборотня: "Теперь я знаю, где ты спишь, и я приду за тобой".
Мобиль плыл по улицам, в этот час почти пустым, я мучительно боролась со сном, мечтая об одном: сбросить провонявшее табаком платье, принять ванну, упасть в постель, и пусть все на свете луны, и "Ночные зеркала", и "Королевы орхидей", и "Золотые гусаки", и Дитмар с его одеколоном пропадут пропадом.
Но мажисьер был слишком хорошо воспитан, чтобы позволить мне самой выйти из мобиля, а вслед за ним наружу выбрались и Аврелий с Евгенией.
— Спасибо за незабываемый вечер, — сказала я чистую правду. — Думаю, сегодняшних впечатлений мне хватит на год.
Получилось грубовато, но подбирать слова не было сил.
— Прокуренный кабак, вульгарные кривляки и пьяный сброд? — воскликнула Евгения с притворным возмущением. Кажется, притворным. — Я не могу допустить, чтобы вы думали об этом целый год! Верити, дорогая, мы говорили, что хотим пригласить вас на нашу виллу "Гиацинтовые холмы"?
Она твёрдо взяла меня под руку. Похоже, Евгения делала так всякий раз, когда собиралась настоять на своём.
— Завтра у нас собирается интересное общество. Вы слышали о драматурге Говальде Тьери? Его "Летний дождь" имел успех на Большой сцене в Шафлю. Будет художник Доден Кройцмар со своей красавицей Ливией. После обеда мы пришлём за вами мобиль.
— Завтра? — тупо переспросила я, пытаясь заставить извилины в голове шевелиться. — Но я не могу... Это неловко...
— Никакой неловкости! Мы будем только рады.
— Моё сердце разорвётся, если вы скажите "нет", — Дитмар прижал руку к груди и согнулся с шутовском поклоне.
Евгения несильно стукнула его ридикюлем по плечу:
— Прекрати паясничать, Дит! Скажите, Верити, вы видели, как цветут гиацинты ранней весной? А как растут магнетические кристаллы? Ну чем ещё вас соблазнить — танцем автоматонов? А, знаю! Картофельным гратеном от нашего повара. Я же обещала!
Противиться её напору было невозможно. Я крепко зажмурилась. Это же так просто: "Завтра у мой бабушки день рождения. Она умрёт от обиды, если я не приду". Или: "Завтра у меня поезд в Мисьюд. Врач рекомендовал мне морской воздух. Курортная карта уже оплачена". На худой конец: "На завтра у меня дантист. Настоящий волшебник, но запись к нему на три недели вперёд. А я не выдержу ещё три недели, этот зуб не даёт мне спать". Люди постоянно так делают. Почему я не могу? За что мне это?
— Что вы сказали, Верити? Вам опять дурно?
По телу прокатился озноб: неужели я говорила вслух? Заставила себя взглянуть в лицо Евгении и произнести со всей возможной твёрдостью:
— Простите, но я не поеду. Я не вашего круга, и ни к чему хорошему это не приведёт.
Единственная правда, которую я могла позволить себе высказать.
Дитмар бросил:
— Какой вздор! Вы хотите нас обидеть?
— В самом деле, — с чувством воскликнул Аврелий.
Теперь они взялись за меня втроём и наседали, пока я не сказала "да".
— Хочу сделать вам на память маленький подарок, — улыбнулся Дитмар. — Не пугайтесь, это сущая безделица, которая ни к чему вас не обязывает.
Он вложил мне в ладонь тёмную фигурку на блестящей цепочке. Какой-то зверёк... котёнок?
— Миляга, не правда ли? Это брелок. Хотите я прикреплю его к вашим ключам?
— Спасибо, я сама, — ответила машинально и, как всегда, правду.
Не стоило давать ключи от дома в руки чужому человеку, тем более магнетику, каким бы привлекательным и галантным мужчиной он ни был, это я понимала даже без предостережений сьера В. К.
Дитмар вдруг шагнул вплотную, наклонился к самому лицу. Я хотела попятиться, но ноги вросли в землю, по спине пробежал электрический холодок. Он что, собирается меня поцеловать? В день знакомства, на глазах у сестры и приятеля... И я ему позволю? В последний момент, когда его губы были уже у самых моих губ, Дитмар вдруг хитро сощурился и подался в сторону, шепнув мне в ухо:
— Его зовут Мартид.
Распрямился и отошёл, улыбаясь — элегантный, небрежный, уверенный в себе.
— Спокойной ночи, Верити, — сказала Евгения с ласковой улыбкой. — И до завтра! Не забудьте собрать вещи — вы едите с ночёвкой.
— Будем вас ждать, — добавил Аврелий.
А Дитмар вновь прижал руку к сердцу и склонил передо мной голову.
Стало ясно, что мажисьеры не уедут, пока я не войду в дом. Пальцы дрожали, нащупывая в сумочке ключи. На прощанье я взмахнула рукой, шмыгнула в дверь и поспешно заперлась. Зажгла свет — чтобы им было видно в оконце над дверью, а сама кинулась на тёмную кухню и припала к окну, надеясь проследить, как отъезжает "лунная карета".
Но улица в тусклом свете фонаря была пустынна и тиха. Как истинные волшебники, трое мажисьеров растворились в воздухе, прихватив с собой мажи-мобиль. И лишь брелок в моей руке подтверждал, что это был не сон.
3.2
Вот и всё. Всё. Ноги подломились, и я, прямо в пальто, упала на стул. В ванну уже не хотелось, голова была чугунным ядром. Сползти бы на пол, свернуться калачиком...
Что-то больно цапнуло за лодыжку. Я брыкнула ногой, чуть не опрокинув стул, вылетела на середину кухни и сквозь муть в глазах вгляделась в темноту.
Отсветы уличного фонаря лежали на подоконниках, на столах и шкафах, слабо очерчивая привычные силуэты кухонных приборов и предметов утвари, серебрили плитки пола и гофрированный хобот пылеглота.
Магнетический уборщик замер у стула, наставив на меня чёрный бездонный раструб, на его кольчатой спине дрожали блики, а я стояла и слушала своё дыхание, стук сердца в груди и равнодушное тиканье напольных часов, доносящееся из столовой.
Трудолюбивый пылеглот был для меня спасением. Иначе я бы только и делала целыми днями, что протирала, мыла, подметала, пытаясь содержать в чистоте огромный дом. На этот счёт сьер В. К. был категоричен: никакой прислуги. Можно приглашать работников для кратковременных дел, скажем, для починки водопроводных труб или электрической проводки. Но горничную или кухарку, даже приходящую, иметь нельзя.
