Ответить я не успела. Холодный воздух загустел, разогрелся, дышать стало трудно. Мы вошли в облако, странно дымное и сухое — и сразу же вышли, вырвались в ослепительную синь. И под нами были уже не поля солнечных панелей и городки-спутники Шафлю, а сверкающий лазурно-бирюзовый простор.
Море... Не может быть. Это море!
"Тише, не ёрзай. Свалишься", — прогудел драконий голос.
А потом из бирюзы и лазури возник остров, почти такой, как в видении, навеянном рассказами Фалько под стук вагонных колёс. Белый песок, серые скалы и много зелени. На самой вершине — руины замка, похожего на каменный сад. Главное здание в форме бутона с тремя полураспустившимися лепестками. Стройная башня-дерево с обломанными ветвями. От башни шла под уклон стена, извиваясь, как змея. Или виноградная лоза?
Фалько приземлился на уступе, среди сосен, где явно не было места для гигантского дракона. Поэтому дракон налету превратился в грифона, а грифон, в последний момент — в человека. От соприкосновения с землёй нас обоих тряхнуло, я ахнула, но Фалько устоял сам и удержал на руках меня. Так, на руках, и донёс до входа в крепкий бревенчатый дом, который в своих рассказах он называл хижиной. Правда, в доме не было ни окон, ни дверей — только широкие проёмы, открытые свету и воздуху.
Он поставил меня прямо на крыльцо. Голова закружилась, и я вцепилась в лацканы его пальто. Выдохнула:
— Ну сколько можно! Неужели трудно предупредить?
Он криво улыбнулся — наполовину виновато, наполовину лукаво, и удержал меня в объятьях.
— Ты правда не любишь сюрпризы? Хорошо, предупреждаю. Сейчас будем есть печёную рыбу.
И мы в самом деле ели рыбу. Сидели на краю уступа у отгоревшего костра, глядели, как море сливается с небом, Фалько доставал из тёплой ещё золы таинственные свёртки, раскладывал на камне, застеленном большими круглыми листьями, и аккуратно разворачивал, смахнув золу пучком травы. Под золой обнаружилась обычная алюминиевая фольга, под фольгой — красная рыба, и помидоры, и шампиньоны, и сладкий перец, и ароматные приправы, и всё это румянилось, блестело обильным соком и пахло так, что можно было сойти с ума.
Потом я облизывала пальцы, смотрела на море, на Фалько и думала, что он должен был с утра примчаться на остров, всё подготовить, спрятать рыбу в углях и вернуться ко мне — этим своим магнетическим скачком через океан. Вести ничего не значащие разговоры, ждать, пока я понежусь на солнышке, а потом ещё спрашивать, не передумала ли... А если бы передумала?
После обеда мы гуляли по замку среди причудливо изогнутых стен, осыпавшихся фресок и осколков цветного стекла, любовались белыми дамами в бассейне, зная теперь наверняка, что это — вымысел. Женщин-кровососов на свете не существовало. А ещё мы целовались. В каждом зале и переходе, в альковах и нишах, на лестницах и у высоких стрельчатых окон. Нежно, медленно, долго — и жадно, не помня себя, до головокружения, пока не начинали задыхаться. Замок продувался насквозь, но ветер был знойным, солёным, пьянящим. Лето на острове продолжалось, будто специально для меня. Море и солнце играли в пятнашки, слепя алмазными блёстками в бескрайней синеве.
— Пошли купаться, — сказал Фалько.
Пальто он оставил в доме и был сейчас в одной рубашке — ворот расстёгнут, рукава закатаны до локтя. Вниз от замка вела извилистая тропка, но Фалько не захотел спускаться, просто схватил меня в охапку и перенёс на пляж. Рубашка полетела на песок. Фалько повернулся ко мне. А я стояла, не зная, что делать. Купального костюма у меня не было. Да и не думала я, что выпадет шанс искупаться. Обмолвилась вчера, что хорошо бы скрыться на несколько дней в безлюдном месте...
С минуту он смотрел выжидательно, и в его глазах плясали брызги солнца, потом пожал загорелыми плечами, повернулся ко мне спиной и двинулся вдоль берега.
— Куда ты?
Он остановился, махнул рукой.
— Вон за ту скалу. Купайся спокойно. Вода тёплая.
— Фалько!
Я подошла к нему вплотную.
— Ты невыносим.
Смотреть на него было неловко — и невозможно не смотреть.
Вспомнились статуи фирамских атлетов в музее — скорее пособия по анатомии, чем изображения реальных людей. Не бывает у мужчин таких красиво очерченных мышц, таких идеальных пропорций. Но сейчас я видела перед собой ожившего "Прыгуна" Ронимуса, мускулистого и подтянутого, и он был хорош так, что не оторвать глаз. Сильный, гибкий, не мраморный, не бронзовый — живой. Я положила ладонь ему на грудь, на горячую кожу, гладкую, как у девушки. Все эти выпуклости и впадинки... я же знала их, помнила собственным телом, мечтала о них во тьме пустого вагона миллион лет назад. И сейчас хотелось скользить пальцами по скульптурным линиям, касаться губами — осторожно, совсем чуть-чуть. А потом прижаться щекой там, где сердце, закрыть глаза, и слушать, как оно бьётся в такт прибою... Как прибой поднимается и опадает внутри меня, омывая с головы до ног тёплой, томительной волной.
Фалько гладил мне плечи, а я словно плыла куда-то или падала. Прибой становился сильнее и жарче, но мир был недвижим, как жучок в капельке смолы: он ждал, когда я подтолкну его, заставив вращаться, он давал мне решить самой...
Я заставила себя высвободиться из объятий и повернулась к Фалько спиной.
— Помоги мне!
Всего три пуговки. Я застегнула их без труда и так же легко могла расстегнуть. Но проще оказалось позволить Фалько раздеть себя, чем раздеться самой под его взглядом. Намного проще. А ещё — чуть-чуть стыдно, капельку страшно и приятно… очень приятно. Каждое его прикосновение было именно таким, как мне хотелось, я тонула в нежности и знала, что не стану его останавливать, как бы далеко он ни зашёл… Потому что не хочу останавливаться!
Фалько обнял меня обеими руками, мягко притянул вплотную к себе и сам прижался всем телом. Я поняла, что он тоже полностью раздет — и когда успел? Странно и волнующе было чувствовать друг друга всей кожей, всем естеством, без прослойки одежды, без препятствий и помех. Закрыла глаза, впитывая это ощущение каждой порой и слушая, как быстро, горячо стучит в груди.
Фалько отстранился, взял меня за руку и повёл навстречу пенному прибою. Океан подхватил нас могучей рукой. Мы качались на волнах, смеялись, барахтаясь на мелководье, и осторожно изучали друг друга, объятые прозрачно-бирюзовой прохладой. Остатки моей стыдливости канули на белое песчаное дно.
Но игры не могли длиться вечно. Мы оба налились жаром и тяжестью, и вода не хотела нас больше держать.
— Вдохни, — шепнул Фалько.
Моря не стало, мы очутились на суше, и под моей спиной расстелилась густая трава — мягче любых перин. Над головой трепетали оливы, их кроны бросали пористую, как сито, тень на плечи Фалько, кожа его была влажной и солёной, а губы жгучими, жадными, и я горела вместе с ним…
Воздух подёрнулся золотой дымкой, Фалько замерцал, исчез и появился снова, а я на долгий миг зависла в невесомости, как бесплотный дух.
