Захотелось продолжить игру.
— Мы увидимся снова?
"Позже..."
Услышала я это слово или придумала? Какая разница! Сердце забилось быстрее.
— Когда?
Но стихия, похоже, исчерпала свою ярость. Шум ливня стихал, ветер слабел. Акации больше не хватало сил дотянуться до окна, а моему воображению — расслышать в многоголосье непогоды желанный ответ.
Я провела руками по телу, чувствуя внутри приятное томление и представляя себе, что это его руки.
Вдруг стало неловко. Если допустить, что Фалько на самом деле говорил со мной, значит, он сейчас здесь, стоит невидимкой у постели и с укором качает головой. Но что привело его сюда, если не страсть ко мне?..
Дождь за окном прекратился. Я оправила задравшуюся сорочку и зарылась в одеяло.
В ту ночь мне приснился стыдный сон.
____________________________________________________
Друзья! Если книга вас заинтересовала, не откладывайте чтение. Роман большой, но выкладка идёт очень быстро и завершится 4 мая. Полный текст будет доступен одни сутки, а уже 6 мая на сайте останется только ознакомительный фрагмент.
Глава 2. Немного магии
В пятницу у меня опера. И это хорошо — весь день занят.
Несколько часов отняли маникюр и причёска, простая лишь на вид. Мастер Барбейро, как всегда, идеально подобрал волосы, уложил изысканно-строгими волнами и свил несколько пикантных колечек. Макияж я нанесла дома: щёки побелее, тени погуще, губы поярче. Надела шёлковые чулки и лишь затем извлекла из шкафа платье — прямое, на тонких бретельках, в сложных драпировках и узорах из бисера, с длинной бахромой по подолу.
У меня три вечерних платья — три королевы с многочисленной свитой из выходных пальто и манто с мехом, шляпок, сплошь в паетках и блёстках, разноцветных боа, головных повязок с перьями и вышитых туфелек. Я могла позволить себе десять платьев или двадцать — и гардеробную только для светских туалетов. Но зачем? Всё равно, кроме театра, мне их носить некуда.
Сегодня на очереди наряд в бежево-синих тонах, мой любимый. Добавим две нитки жемчуга, длинные перчатки, на левую руку — широкий браслет... Готово.
Поначалу я удивлялась, как такое открытое платье может быть настолько тяжёлым, и ощущала каждый мужской взгляд, липнущий к голой спине, — но сейчас любовалась собой в зеркале безо всякого стеснения. Лицо казалось утончённым и загадочным, платье безупречно подходило к цвету глаз и волос. Ещё бы бёдра чуть поуже, грудь поменьше — и можно на обложку "Шика" или "Высокого стиля". А спина у меня красивая. Так сказал прошлым летом один наглец на ступенях концертного зала сьера Фаунтли. "А у вас некрасивые манеры", — парировала я оскорблённо и три дня кипела от негодования, пока не поняла, что комплимент, пусть и бестактный, мне приятен.
Вечером гибридный таксомобиль отвёз меня в театр "Небесный сад", где было полно голых спин и глубоких декольте. Вход сверкал огнями, к подъезду выстроилась очередь из моблией. Похоже, ожидался фурор. Лакеи открывали дверцы и подавали руку дамам в мехах, не забывая кланяться мужчинам в цилиндрах и белых кашне. Мужчины подхватывали спутниц и влекли вверх по лестнице к портику в шесть колонн, где их встречали важные швейцары в золотых позументах. Все приезжали парами или компаниями, одиноких мужчин было немного, женщин — единицы.
"Королеву орхидей" я слышала пару месяцев назад, но сегодня вместо Диди Леко, грузной стареющей примы, Фредерику пела столичная дебютантка Фелиция Киффер. Газеты превозносили её прелестное личико, юную грацию и, конечно, ангельский голос. Захотелось взглянуть на хвалёную "соловушку", как нарёк её "Вестник Каше-Абри", и похоже, половина города испытывала то же желание.
Газеты преувеличили лишь самую малость: в экстравагантном костюме из перьев Фелиция впрямь была хороша и уже после первого акта сорвала овации. Сцену закрыл занавес, а публика потекла в фойе, где начиналось представление иного рода.
Свет хрустальных люстр разливался по полированному мрамору пола, осыпал блёстками драгоценные туалеты дам, вспыхивал в зеркалах, играл бликами на листьях филодендронов, струях фонтанов и мужских лысинах, выбивал искры из запонок в манжетах и булавок на лацканах фраков. Зрители чинно прогуливались, угощались игристым вином и бесплатными десертами, раскланивались, беседовали, флиртовали, обменивались взглядами, говорящими порой больше слов.
Этот театр человеческих страстей стал для меня спасением. Подготовка сцены ко второму акту занимала три четверти часа. Слишком много для девушки, оставшейся наедине с собой в окружении мужчин и женщин, занятых друг другом. Помню, как в первые выезды от жалости к себе на глаза наворачивались слёзы. Но с этим покончено. Я больше не изгой-одиночка в мире стайных особей — я превратилась в натуралиста, который с азартом наблюдал за роением жучков и букашек в их естественной среде.
Вот забавная картина: три полноватые розовощёкие старушки, по виду сёстры, обхаживают двух сухоньких старичков. Даже принесли им крем-брюле. Старички млеют, но кажется, навязчивая забота начинает их тяготить...
А не съесть ли и мне мороженого?
На фуршетном столике-этажерке в три яруса потели креманки, наполненные белой и пудровой массой под снежными шапками взбитых сливок в потёках сиропа и глазури, в весёлых россыпях ягод, орехов и кусочков фруктов. Должно быть, внутрь столика был встроен охлаждающий элемент на флюидах: мороженое совсем не таяло. Я выбрала пломбир с шоколадом и орехами, повернулась отойти... и налетела на даму в платье цвета стали с кружевной вставкой спереди.
Эти кружева с серебряной нитью и приняли на себя мой пломбир, и шоколад, и ореховую крошку... Рука рефлекторно отдёрнулась, креманка толкнулась мне в грудь, оставив на ткани пастозный белый мазок.
Растяпа. Мы обе растяпы, и она — в первую очередь. Видишь человека у столика с мороженым? Обойди стороной!
Но говорить ей об этом не стоит ни в коем случае. Сейчас вежливо извинюсь — виновата же — пройду в дамскую комнату, смою мороженое и поеду домой. Вечер всё равно испорчен, платье придётся отдать в чистку.
Я подняла голову. Дама в стальном платье смотрела мне в лицо яркими аметистовыми глазами.
Всё внутри обратилось в лёд. Словно это в меня был встроен охлаждающий элемент, и кто-то перевёл рычаг в положение "заморозить"...
Чистокровная мажисьен!
Я позволила чувству вины вырваться наружу:
— Простите, во имя Равновесия! Мне так жаль... Позвольте, я сейчас.
Отставила креманку со злосчастным мороженым — аккуратно, тщательно контролируя каждое движение. Не хватало ещё опрокинуть этажерку. Непослушными пальцами с трудом справилась с замком сумочки...
— Ах, оставьте, прошу вас! Это моя вина, — жестом доверительным, почти приятельским мажисьен положила руку мне на запястье, пресекая безуспешные попытки выудить из сумки носовой платок. — Я вас не заметила. Вечно витаю в облаках.
