Едва королева перестала дышать, братья пришли к её постели, достали ножи и закололи друг друга, потому что не могли жить без сестры. Король не хотел, чтобы в народе стало известно о смерти трёх важнейших для него людей. Он велел изрубить тела королевы и её братьев на мелкие кусочки, увезти в разные концы страны и закопать в землю. Но едва это было сделано, забили из недр три источника, и зажглись на небе три луны. И всякий, кто хотел исполниться храбрости, приходил испить из источника Воина, тот, кто алкал знания, припадал к источнику Мудреца, а ищущий защиты и справедливости, обращался к источнику Королевы.
Фалько замолчал.
— Жестокая сказка, — сказала я. — Где ты её вычитал?
— Эту сказку я услышал от матери, — произнёс таким тоном, что задавать вопросы расхотелось.
С минуту мы молчали. Потом Фалько спросил:
— Знаешь, как в старину назывались луны?
— Какими-то фирамскими словами. Я учила, но не помню. А народные названия, должно быть, пришли из старолитезийского или из древнехаймского. Тродий, Сагай, Косантри. Для современного человека это не имеет смысла.
— Имеет, если перевести, — Фалько усмехнулся. — Красная луна — Страж, Синяя — Ведун, Белая...
— Королева! — вырвалось у меня.
— Заступница — поправил Фалько. — Думаю, имя ей дали в те времена, когда королей и королев ещё не было.
— И как всё это понимать?
— Никак. Это просто сказка. Теперь поспи часок. День будет трудным.
Он явно намеревался встать, но вдруг придвинулся, задев меня бедром, поправил одеяло у самого лица. Сказал очень тихо:
— Этой ночи не было. Ничего не было.
Потом резко поднялся. Прошелестели шаги, хлопнула дверь, на миг впустив в дом волну призрачного света, и стало тихо.
Храбрый контрабандист не причинит вреда девушке, пусть от неё одни неприятности. Если у девушки хватит ума забыть, что она видела.
Глава 18. Путь в Носсуа
Должно быть, он пошутил, сказав "часок". Вышел на минуту, сейчас же вернулся и потряс меня за плечо. Но обстановка в комнате переменилась. Ставни были раздвинуты, в окна лился бледный свет. У постели стоял таз с моим нижним бельём, сухим и пахнущим свежестью. Вчера я начисто забыла о постиранных вещах. Бросила в купальне комом. А Фалько, получается, нашёл, вынес сушиться, а теперь собрал и доставил хозяйке, будто курьер из прачечной...
Я лежала, едва дыша, чувствуя, как горит лицо. Больше всего на свете хотелось зарыться с головой под одеяло и никогда-никогда больше не показываться наружу. Фалько, напротив, был невозмутим.
— Ополоснись и одевайся. Завтрак не предлагаю. Перекусим по дороге.
— Нет!
— Что значит, нет? Ты так сильно голодна? — в уголках его рта таилась улыбка.
— То перемещение с дирижабля, — голос противно дрожал. — Я сказала и повторяю, что никогда больше...
— Помню, — оборвал он меня. — Есть другой способ. Тебе не понравится, но дышать будешь свободно. И хватит спорить! Через полчаса жду снаружи. Оденься потеплее. Утро холодное.
Через минуту я осталась одна и с облегчением откинулась на подушке.
После вчерашних гимнастических упражнений ныло всё тело, голова казалась пудовой гирей. Может быть, сказать Фалько, что я никуда не еду? Останусь в неприступном горном убежище. Здесь мажисьеры и жандармы меня точно не найдут.
Зато легко отыщут крыланы. С трудом перелетают трёхметровый забор — да, Дитмар?
Платье моё висело на крючке, вбитом прямо в каменную стену, и выглядело хорошо отглаженным. Губы невольно растянулись в улыбке. Что за картина: в глубине тёмного подземелья Фалько работает утюгом, чтобы, вернувшись в цивилизованный мир, я не выглядела неряхой...
Приняла ванну, стараясь не думать, что за новое испытание меня ждёт, и начала одеваться. Странное ощущение — натягивать на себя чулки, которых касались мужские руки. Словно эти руки скользят по моим ногами... Давал ли Фалько волю воображению, когда развешивал для просушки короткие шёлковые панталончики и нижнюю юбку, совмещённую с поясом для чулок, или делал это механически, как автоматон, думая о деньгах, которые получит за то, что нянчится с избалованной девицей? Наниматель должен чертовски хорошо ему платить.
Поверх платья я надела рубашку, свитер и обронённый плащ, который Фалько демонстративно бросил поперёк стола. Там же лежали вязаная шапочка с застёжкой под горло, тёплый шарф и мужские шерстяные перчатки, слишком большие для моих рук. Я надела всё. Окинула последним взглядом своё каменное прибежище и вышла навстречу рассвету.
Над горами гулял ветер, играл волосами Фалько, трепал полы его чёрного полупальто, на этот раз застёгнутого на все пуговицы.
— Я надеялся уйти затемно, — сказал он, глядя на золотое зарево у горизонта. — Но тебе надо было поспать.
— А тебе?
Он усмехнулся:
— А я двужильный.
Мы обошли дом и спустились к обрыву. На изумрудной траве крохотными алмазами сверкали капельки росы. Медленно просыпались горы, сбрасывая с себя одеяло теней и одеваясь светом. Внизу разреженными слоями стелились облака. Небо, голубое, с оттенком бирюзы, было так близко и в то же время так беспредельно велико, что захватило дух. Я наконец оценила красоту, которую хотел показать мне Фалько — неужели только вчера? Он скосил на меня взгляд и улыбнулся глазами. Несколько минут мы молча глядели в лицо вечности.
Наконец Фалько сказал:
— Сейчас я завяжу тебе глаза. Всего на полчаса. Так надо. И самой тебе будет проще. Что бы ни происходило вокруг, какие бы странные ощущения ты ни испытывала, не бойся. И постарайся не кричать. Звуки здесь разносятся далеко.
Он мотнул головой в сторону вершины, где обосновались строители "Ночного зеркала", затем пристально поглядел на меня и, похоже, остался доволен увиденным. Я и правда ничего особенного не чувствовала. Должно быть, устала бояться. Но когда Фалько извлёк из кармана чёрный платок, свернул вчетверо и подошёл вплотную, мне едва хватило самообладания, чтобы не отшатнуться.
Мягкая ткань коснулась кожи, и свет утра померк. Фалько затянул узел ровно настолько, чтобы повязка плотно прилегала к лицу, но не давила, поправил нижний край, открыв кончик носа. Словно делал такое много раз.
С полминуты ничего не происходило. Свистел ветер, меняя направление, слышались шорохи, хлопки, похрустывание. У меня вспотели ладони. Внезапно Фалько сказал низким ночным голосом:
— Сейчас возьму тебя на руки, — и тотчас проделал это с изумительной лёгкостью. Я и ахнуть не успела. — Обними меня за шею. Крепче. Проклятье, надо было дать тебе тёплые носки.
Он медленно двинулся вперёд. К краю обрыва? Слишком большие перчатки мешали цепкости пальцев, и я раз за разом перехватывала руками, пытаясь найти положение понадёжнее. Ладонь скользнула по какой-то выпуклости с упруго-мягкой и, кажется, слоистой поверхностью. Я запустила пальцы в это мягкое и слоистое...
