Первые пару дней там присутствовали только члены матросского комитета. Но с каждым днем народу становилось все больше и больше. Сначала только свои. Потом стали появляться люди в солдатских шинелях. Откуда-то даже гражданские проникали. Поначалу все происходило на ногах, но уже на третий день зал был заставлен скамейками, и я, блин, как стендапер, давал сольные выступления.
Народ при этом также принимал активное участие. Правда, не как на митингах. Мне совсем не нравилось перекрикиваться, поэтому желающие задать вопрос поднимали руку и выходили на возвышение, где я располагался. Представьте мое удивление, когда на четвертый день там уже выстроилась очередь из желающих, еще до начала всего процесса.
Ну а результатом всего этого общения стало появление рекрутов, стремящихся примкнуть именно к нашему отряду. Как-то пришли два десятка солдат. Как есть, строем и оружные. Попросились в часть, с аргументом – «у вас порядок». Пятеро студентов (при виде них я сильно испугался и сразу послал коллег Бурцева на хутор, бабочек ловить). Но ребята оказались настойчивы, да и с головой дружили. Куда тут деваться? Матросский комитет к ним отнесся вполне благосклонно.
А вот пятерых юнкеров встретил весьма настороженно. Пришлось объяснять водоплавающим, что и как. Парни прониклись и через несколько дней совместных учений даже выдали недоучившимся курсантам тельняшки. Типа, в знак принятия в свои ряды. Так что теперь бывшие юнкера ходили везде с расстегнутым воротом пехотной гимнастерки, демонстрируя всем желающим «морскую душу». Честно говоря, это я им подсказал такое странное нарушение формы одежды. А народу понравилось.
Но отношение к юнкерам я на заметку взял, и поэтому, когда после очередных вечерних выступлений, ко мне подошел человек в офицерской шинели и фуражке с невыгоревшим пятном от кокарды, пришлось заниматься мощной предварительной подготовкой. Будь у меня обычная пехтура, вопрос бы настолько остро не стоял. Но вышло так, что мореманы к офицерам испытывают крайнюю идиосинкразию. И чувства эти взаимны. В причины углубляться не станем, но если я просто представлю нового человека перед строем и попробую продавить его кандидатуру, то возможно всё, вплоть до бунта. Поэтому зачем нарываться? Будем начинать помаленьку. Начнем бороться с радикализмом именно с матросского комитета.
Ух, как они тогда вопили. Как будто и не было всех наших предварительных разговоров. Даже спокойный Григоращенко высказался в смысле, что «не примет его братва». Но, как я и говорил, у меня уже все было готово. Поэтому, загрузившись в три пролетки и взяв пулемет (к тому времени у нас уже было два «максима»), мы поехали за город. И не просто за город, а к определенному месту. Мы здесь уже вчера с поручиком Михайловским порезвились (я ведь говорил, что командир должен быть умнее и хитрее своих подчиненных?). И сейчас расставили взятые в казармах мишени, повесив их на прутики, а сами вместе с пулеметом ушли далеко за бугор. После чего я предложил носителям бескозырок поразить цели. Ага, те самые, которые остались за холмиком. Комитетчики сильно задумались (мишеней-то не видно). Тогда я предложил сделать то же самое Михайловскому. Помог ему немного переставить пулемет. Ну да. Как раз в то место, откуда его пристреливали (блин, как мы вчера собирали гильзы, чтобы ни одна предательски не попалась на глаза, это еще та песня). И поручик, проверив винты настройки прицела, лихо отстрелял пол-ленты.
Что сказать? В мишенях были попадания. Не во всех, но были. Тут все правильно. Навесной пулеметный огонь в принципе малоэффективен, а без пристрелки так и вовсе неэффективен. Только вот пристрелка, пусть и тайная, но была. И поэтому сегодняшнее выступление виртуоза-пулеметчика произвело на матросню неизгладимое впечатление.
Теперь настал мой черед вопить. Я тыкал носом комитетчиков, при этом вспоминая все наши прошлые беседы. Обращал внимание на их невеликие умения. Язвительно говорил, что они себя новой аристократией почувствовали, обзывая их коммунистическими барами, а стоящего рядом поручика быдлом и черной костью, вся вина которого состояла в том, что он родился не в той семье. Предлагал мореманам окончательно почувствовать себя аристократией и выпороть его на конюшне. Все возражения пресекал их же словами, сказанными мне накануне.
В общем, сломались комитетчики. И остальных потом убедили, что смотреть надо на человека, а не на его происхождение или профессию. При этом (я как-то случайно подслушал) активно пользуясь моими словами и аргументами.
Кстати, интересную вещь заметил, общаясь с аборигенами. Очень мало кто из них умел выворачивать слова так, чтобы превращать черное в белое. Нагло врать тоже плохо получалось. Тут же выкупались. Как-то красиво и гладко ответить на необоснованные наезды мало кто умел. И лохами их ведь не назовешь. Просто бросалась в глаза какая-то общая наивность людей. В общем, они почему-то сильно напоминали жителей СССР в девяностые годы. Они так же верили средствам массовой информации. Так же покупались на любой развод расплодившихся кидал. Так же разинув рот слушали завиральные обещания очередных ораторов.
Ну это все лирика. А вот то, что у меня получилось переубедить радикально настроенный личный состав, сильно радовало. Поэтому, когда к нам пришли два прапорщика и один подпоручик, то особого шума даже не было. С ними просто плотно переговорили, после чего бывшие «благородия» были зачислены в наш отряд. С не «белой костью», желающей влиться в ряды Особого ударного, все было еще проще.
А к концу месяца, после получения очередной телеграммы от Жилина, я понял, что более-менее спокойные дни для нас закончились. Все дело было в Брестском мире. В моем времени его заключили еще в начале месяца, на самых поганых условиях. Но сейчас (при мощнейшем давлении Ивана) революционное правительство крутило, вертело, дважды прерывало переговоры и жестко отстаивало свои требования. В конце концов, немцам это надоело, и они, окончательно прекратив контакты, пошли в наступление. А до немецких передовых частей было всего километров триста…
Глава 10
Нет. Это не юг. Это какая-то фигня! Либо вопли насчет глобального потепления действительно имеют под собой место. Ну сами посудите. Во дворе начало апреля. При этом дождь, ветер и температура около ноля. А мы всей толпой в чистом поле. Когда у меня шинель стала льдом покрываться, я уж подумал, что все, полный кирдык настал – сейчас людей переморожу, потом они заболеют и мое войско уполовинится. Хорошо еще, по пути попался довольно большой хутор, в котором мы и разместились. Хозяева, к слову сказать, нашему приходу совершенно не обрадовались. Но я заверил, что безобразий не будет, а несколько купюр окончательно примирили их с неизбежным.
Мага, правда, удивился такому расточительству. В его кудлатой голове совершенно не укладывалось – зачем платить, если можно не платить? И даже наоборот – навариться. Мы же несравненно сильнее? Значит, надо выгрести все продовольствие, попользовать дочерей и жен хозяев, забрать все более-менее ценное, недовольных избить и быть счастливым. Что с него взять – дикий человек, дитя гор.
Этот абрек меня настиг незадолго перед выходом подразделения. Я еще был у себя, когда Бурцев его привел. Серега отбил Чендиева у часового, который уже хотел отоварить прикладом хватающегося за кинжал человека в бурке. Тогда, глядя на классическую (в бурке, черкеске, весь в кинжалах и газырях), полностью экипированную фигуру высокогорного бандита, я очень удивился:
